давался этот процесс ему легко, непринуждённо, естественно.
Он глядел на человека – и вмиг понимал о нём если не всё, то очень многое. Понимал, устанавливал связь с другими явлениями – от погодных до политических – и формировал чёткое представление если и не о будущем этого существа, то о его внутреннем мире, побуждениях, желаниях и терзаниях.
Впрочем, делать правильные выводы у него получалось не всегда.
Вот он свернул в подворотню, повинуюсь сложной цепочке наблюдений и выводов, замешанных на сильном предчувствии – свернул, чтобы избежать встречи с гопотой – и вдруг эта самая гопота, причём в количестве человек шести, облепляет его как рой назойливых мух, выворачивает все карманы и щедро раздаёт тумаки.
Побитый Павел без денег, а значит и без молока с хлебом, которые ему вменялось приобрести, бредёт домой и отчаянно анализирует обстановку, мучительно отыскивая в реальности фрагмент, который подвёл его. Показался не тем, что есть. Заставил прийти к ложному решению.
Иногда он находит такой фрагмент – и безумно радуется находке. Она делает его опытнее и сильнее.
Иногда фрагмент не находится – и Павел погружается в депрессию. Чёрную и клокочущую, из которой крайне тяжело выбраться. Его отчаянно злит коварство мира, который не желает открывать перед ним все свои стороны.
Тем не менее, к старшим классам Тимохин настолько хорошо развил в себе способность предугадывать агрессивные проявления реальности, что практически не попадался ни гопникам, ни милиции, ни другим злым и неадекватным силам.
Для него это превратилось в некий автоматический определитель маршрута и линии поведения. Какой дорогой пройти, к какому человеку обратиться, какие выбрать слова – всё это рождалось в нём совершенно естественно и почти неосознанно.
При этом наедине с самим собой он понимал, что устраняется от мира, уворачивается от его ударов и потрясений, а потому вроде как грешен и недостоин в нём находиться.
Эта трагическая мысль сопровождает его с тех пор постоянно, и почему-то он не находит в себе сил перебороть её или хотя бы отстранить.
Если разбирать кругозор его суждений, сформированный в школьные годы, с научной, так сказать, точки зрения, которая подразумевает некую обобщённую понятийную пунктирность, то можно отметить следующее.
Первое: в нём сформировались вполне определённые и устоявшиеся представления об окружающей действительности. Носили они в целом, осязательно-защитный характер и призывали относиться к миру с величайшей осторожностью. А на уровне чувств формировали к нему, миру, значительную долю недоверия и неприятия.
Второе: первичные и неизбежные побуждения устраниться от окружающей действительности путём самостоятельного завершения собственной жизни были в нём успешно преодолены. Желание покончить с жизнью посещало его лишь на уровне крайне отстранённой теоретизации и ни разу не вылилось в реальные действия.
Третье: несмотря на некоторые эмоциональные