буйной, но очень честной корпорации пристают иногда негодяи, бросающие на нее тень.
Два ковбоя ранчо Монмартр не составляли, казалось, никакого исключения из общего правила и были не лучше и не хуже своих товарищей.
Они обнаруживали самую горячую привязанность к детям и заботились о них, чему родители были очень рады.
Иногда маленькому Марселю, которому уже нравились лошади, оружие и вообще физические упражнения, позволяли сопровождать то одного, то другого из них куда-нибудь в окрестности.
Ковбой сажал Марселя впереди и несся во весь опор, а мальчик, чувствовавший себя счастливым, весело кричал: «Браво! Еще! Еще!»
Однажды оба ковбоя уехали с мальчиком и долго не возвращались. Обычно они отлучались не более чем на час, но наступил вечер, а их все не было.
Мадам Дэрош, вначале слегка беспокоившаяся, начала серьезно тревожиться, когда наступил вечер.
К несчастью, она осталась на ферме одна: Дэрош и Жо отправились искать место для постройки нового загона.
Она ухватилась за последнюю надежду: вероятно, Дэрош и Жо встретились с ковбоями и они возвратятся все вместе.
Ночью негр и хозяин вернулись домой страшно усталые.
Мадам Дэрош бросилась к ним навстречу с душераздирающим криком:
– Марсель! Где Марсель?
Предчувствие ужасной катастрофы, готовой обрушиться на семью и разрушить ее счастье, охватило несчастного отца:
– Но… я не знаю… Я его не видел…
Обезумев от горя и побледнев, мать прошептала:
– Ты его не видел… Он не с тобой… Марсель… мой мальчик… погиб… похищен, может быть…
Но она была храброй женой человека, побывавшего в огне двух осад и бесстрашно пережившего все ужасы Кровавой недели. Она хотела противостоять удару, поразившему ее в самое сердце, хотела остаться на ногах, быть твердой. И это ей удалось.
Смертельно бледная, с покрасневшими глазами, она схватила руку мужа, сжала ее до боли и изменившимся хриплым голосом воскликнула:
– Пойдем! В путь!
Лошади Дэроша и Жо, еще оседланные, стояли на привязи у входа в ожидании, пока их отпустят пастись на свободе.
Она вырвала карабин из рук оцепеневшего негра, схватила лошадь под уздцы, вскочила в седло и, снова вскрикнув: «Едем!», пустилась во весь опор.
Обычно она боялась огнестрельного оружия и верховой езды.
Бывало, муж, желая научить ее на всякий случай владеть ружьем и скакать верхом, давал ей в руки винтовку или сажал на лошадь, но она опускала курок, закрыв глаза и вздрагивая при звуке выстрела, и, сидя в седле, то и дело цеплялась руками за гриву лошади, боясь упасть.
Сраженный ужасным ударом, не сознавая, что делает, муж, с глазами полными слез, машинально следовал за ней.
Она мчалась наугад, не замечая, что начинавшая уставать лошадь возбуждалась только при звуках ее голоса.
– Марсель!..