участок съезжаем на спине.
Рядом с церквушкой кладбище. Здесь хоронили известней- ших людей Грузии. Могила Грибоедова. Эпитафия на памятнике:
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но зачем пережила тебя любовь моя!»
Вечер. Люди с факелами поднимаются по склону горы. Шум шагов по каменистой тропинке, треск факелов, тихий говор. Здесь, у могилы, стоит Нина Чавчавадзе и смотрит, как медленно приближается к ней гроб с телом мужа.
«… зачем пережила тебя любовь моя!»
В самом уголке пантеона почерневший от дождя, рассохшийся и потрескавшийся от солнца крест. Ни имени на нём не сохранилось, ни фамилии.
Спуск от пантеона широкий, снег рыхлый. Спешим выйти из тени склона на солнце.
Нино идёт рядом со мной. Мы не говорим с ней, только молча переглядываемся, смеёмся, пожимаем друг другу руки. В одном ме- сте, где спуск в виде огромных снежных ступеней, мы то прыгаем вместе, то съезжаем кубарем вниз. На последней ступени я спры- гиваю чуть раньше, подхватываю Нино за талию. Ах, как крепко руки её обнимают меня!
В тени склона воздух сухой, морозный. Щёки Нино горят ру- мянцем, глаза сверкают. Она продевает свои пальцы между мои- ми и крепко сжимает их.
Мы выходим на солнце. Оно слепит нас, ласкает тёплыми лу- чами. Что за блаженство, закрыв глаза, ощущать их касание!
Дух Эола…
Пушинки касаются щёк…
Оглушённые восторгом, мы идём, почти ничего не соображая. Кажется, что всё остановилось в этом блаженстве. И что это бла- женство будет вечным. И что весь мир в этом блаженстве. И вре- мя остановилось, и пропали звуки, и в этой звенящей тишине на- ступила гармония.
В «рафике» я оглядываюсь на только что проделанный спуск от церквушки, и мне становится грустно: больше это не повторится.
Больше не повторится… Больше не повторится…
«Рафик» едет по круто спускающейся вниз улице. Скорее не едет, а скользит по колее, промытой двумя ручьями. Чтобы га- сить скорость спуска, водитель притормаживает, но чем сильнее он тормозит, тем сильнее «рафик» заносит то вправо, то влево.
Вправо, влево. Вправо, влево.
Колея закончилась, и «рафик» заскользил, как по ледяной гор- ке. Водитель вцепился в руль. Все затаились. Кто-то, не выдер- жав, вскрикнул от испуга. Быстро-быстро заговорила что-то по- грузински женщина в чёрном берете. Казалось, вот-вот произойдёт самое страшное: «рафик» перевернётся, покатится по улице, его вынесет на шоссе, и там, на этом шоссе, кто-то врежется в нас со всей скорости. Взорвутся бензобаки, всё загорится, исчезнет и это солнце, и Нино, и я, и все, кто едет в «рафике».
«Рафик» стукнулся несколько раз о края вновь появившейся колеи и уже, повинуясь водителю, начал сбрасывать скорость. Когда мы выехали на шоссе, по тротуарам спокойно шагали люди, ехали по дороге машины, а внизу текла Кура.
IX
Тбилисо, мзис да вардебис мхарео…
Я улетаю один. Никто меня не провожает.
Ушенод сисоцхлес