вечеру я была в Краснодаре. Мама жила в двухэтажной сталинке. В ней я родилась и росла до двадцати трёх лет. Старомодный ремонт хранил в выцветших обоях память о детстве и юности. Мама и умница Ирчик сумели сохранить мои вещи – рисунки из художественной школы, открытки на школьные праздники, дневник, который я вела с пятнадцати лет, бижутерию с первых дискотек и другое девичье барахло. Мне нравилось перебирать это добро и ностальгировать. Папа жил неподалёку в холостяцкой квартирке, по вечерам мы встречались у мамы и перелистывали семейные альбомы.
Я, радостная и полная энергии, открыла дверь. Родители уже ждали, меня расцеловали, отметив цветущий вид, и пригласили за стол.
– Ну, рассказывай, – сказала мама, накладывая оливье. – Как поиграла, кто на этот раз от тебя без ума?
– Только не смейтесь, – протянула я, – замгубернатора какой-то…
– Ну и ну! – сказал папа. – Смотри, аккуратнее с этими политиками, не верю я им!
Папа выглядел свежим и бодрым, несмотря на недавний инфаркт. Он был младше мамы на восемь лет, но внешне всегда выглядел ровесником, а то и старше. Моя мама, Анна Владимировна, всегда тщательно ухаживала за собой. Полная сил, озорная и шустрая, она выглядела моложе своих лет, недавняя смерть дочери и собственный страшный диагноз не делали её менее жизнерадостной. Запас стойкости у меня от неё.
Пока мама хлопотала на кухне, я рассматривала её. Положительная динамика на лицо: с последней нашей встречи она похорошела, прибавила в весе, щёчки округлились и подрумянились. Бедная моя мама, сколько ей пришлось страдать, но она никогда не считала себя жертвой, а всегда стремилась помогать. Высылала нам с сыном накопленную денежку, жалея, что мне тоже досталась не самая лёгкая судьба. Хотелось баловать её и восхищаться. Это та женщина, о которой нужно слагать песни и ставить ей памятники.
Видимо, услышав мои мысли, мама сказала:
– Мы тут памятник себе поставили.
– В смысле? – не поняла я.
– На кладбище!
Оказалось, узнав о диагнозе, она не тратила время на бесполезные слёзы, а поспешила в похоронное бюро, где ошарашила администратора заявлением, что хочет заказать себе надгробие. На кладбище, где покоились мои брат и сестра, запрещалось хоронить вновь усопших, но подхоранивать к уже имеющимся могилам возможность была.
– Нет ничего хуже заросшей травой могилы! Никому, значит, после смерти до тебя дела нет, зачем жизнь прожил? – объясняла она. – А тебе вечно некогда в этой Москве, поэтому я и занялась, пока время есть.
Землю вокруг памятника она залила бетоном и выложила плитку. Потом предложила папе, пока она в силах и способна всё организовать, разместить и его фото на памятнике.
– Всё равно помирать придётся, сами всё подготовим и Наташеньку дёргать лишний раз не надо, – изображая её, кривлялся папа.
У папы аскетичный образ мысли и уникальное чувство юмора. Он мамину идею оценил и согласился.
– Вы серьёзно? С ума сошли? – я захохотала, представив рабочих, которые устанавливали памятник с фотографиями живых мертвецов, что стояли рядом и