поджимает одну ногу под себя и заговорщически подается вперед. – Она повсюду. Постоянно. Я бы хотела, чтобы мы с тобой могли побыть друг с другом. Сбежать ото всех.
– Я тоже.
Она сияет:
– Правда?
Я киваю.
Она встает с кровати, вытаскивает коробку, достает мой дневник, лежащий сверху, открывает его и листает страницы, пока не находит искомое.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
Она довольно улыбается в ответ, захлопывает дневник и швыряет на туалетный столик. Потом прислоняется к дверному косяку и зовет маму – почти точь-в-точь как когда ей было тринадцать.
Через секунду мама взлетает вверх по лестнице, взволнованная и окрыленная:
– Всё в порядке?
Оливия кивает.
– Извини, – нежно просит она. – Визит в полицию всегда выбивает меня из колеи. Я не должна была вымещать это на тебе.
– Не нужно извиняться, милая, – отвечает мама. – А если что-то понадобится, ты знаешь – я всегда рядом.
Губы Оливии кривятся в довольной ухмылке.
– Я бы с удовольствием поужинала лазаньей, если ты всё еще не против ее приготовить.
– Конечно.
– Кейти тоже останется на ужин.
Мама бросает на меня взгляд:
– Правда?
– Конечно. Это было бы здорово.
– Прекрасно. Люблю, когда мы все вместе. Всё как раньше. – Оливия крепко обнимает маму. Мамины глаза удивленно округляются, но потом на ее лице появляется безмятежное выражение, и она обнимает дочь в ответ.
– Кейт только что рассказывала мне об этом вкусном чизкейке из пекарни «Баттервик» в Бристоле. Что это лучшее из всего, что она пробовала.
Вранье, я ни разу не упомянула «Баттервик». Видимо, именно это Оливия сейчас искала в моем дневнике. Я ошеломленно наблюдаю за происходящим.
– Боже мой, – говорит мама. – Да, мы давненько не пробовали тех пирожных.
– А можно сегодня? На десерт?
– Ну… – волнуется мама. – Пекарня на другом конце Бристоля.
– Это очень далеко? – Оливия просто сама невинность.
Мама смотрит на часы:
– В часе езды. Мне придется выехать прямо сейчас, чтобы успеть до закрытия.
Оливия оттопыривает и надувает нижнюю губу, словно девочка-модель:
– Я весь день не хотела есть, а потом Кейти рассказала об этом безумном шоколадно-апельсиновом чизкейке, и теперь я больше ни о чем не могу думать.
– Ну… – Мама нерешительно переводит взгляд с меня на Оливию, но желание угодить дочери берет верх. – Думаю, можно.
Оливия улыбается:
– Спасибо, мам. Ты самая лучшая.
Мама купается в комплименте, ее щеки розовеют.
– Я скажу отцу, чтобы вернулся с работы вовремя. И тогда можем ехать. Может быть, остановимся выпить кофе по пути.
– А можно, мы с Кейти останемся? Вряд ли сегодня я смогу еще раз преодолеть стену из репортеров.
Мамино разочарование тут же сменяется беспокойством.
– Ты?