и я начинаю опасаться, что подруга просто вырвет тонкую бумагу у меня из рук.
– Хорошо, хорошо, погоди секунду… – Я делаю глубокий вдох и начинаю разбирать размашистый, уверенный почерк.
Ноябрь 1956 года
Солнышко мое,
смотрю на тебя и ясно вижу, что ты станешь единственной моей любовью. Заглянув в твои прекрасные голубые глаза, такие нежные и такие ясные, я понимаю, что сердце мое навеки отдано тебе. Мы будто бы давным-давно знакомы, как две души, что были вместе совсем в другой жизни. Как же хорошо нам было бы вместе, любовь моя, но тем сильнее горечь разлуки. Я пишу тебе, а мое сердце разбито – ведь сегодня нам придется расстаться. Пришло время прощаться.
Пожалуйста, не забывай, что всей душой я жажду быть с тобой, держать тебя в своих объятиях и не отпускать, но это невозможно. Я всегда буду помнить тебя, ты – мое сердце. Как могу я забыть свое сердце?
Я молюсь о том, чтобы в один прекрасный день мы снова нашли друг друга, и о том, чтобы снова взять тебя за руку.
С любовью…
– Господи, боже мой! – восхищается Кэт. – Несчастные влюбленные. Как трагично!
– И подписи нет. – Я переворачиваю письмо, но и там не обнаруживается никаких опознавательных знаков.
– Кому бы ни принадлежала эта сумка, должно быть, ее хозяйка стала для автора письма источником истинного вдохновения, – продолжает моя подруга. – В его словах столько страсти… Как печально.
– Интересно, почему им пришлось расстаться. – Я снова переворачиваю лист бумаги, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Но нет, ничего нет. Сколько же это письмо пролежало в сумке? Теперь нам этого не узнать. Нам не за что зацепиться, мы понятия не имеем, кто же написал его – у нас есть только эти короткие строки, исполненные боли.
– Посмотри, какая старая, пожелтевшая от времени бумага, – говорит Кэт. – Оно хранилось тут годами, может быть, даже с того самого дня, когда было написано. Наверное, она всюду носила его с собой. Интересно, читал ли его кто-нибудь, кроме нее и нас с тобой?
– И что же мне делать? – ошеломленно спрашиваю я. – Оно такое… личное.
Кэт задумчиво смотрит куда-то вдаль:
– Как думаешь, они когда-нибудь встретились снова? Вернулся ли он за ней?
Я тоже даю волю воображению: это письмо такое искреннее и трогательное, что мне кажется, будто мы не имеем права вторгаться в личную жизнь этих людей. Это все равно что прочесть чей-нибудь дневник – ты знаешь, что не должен этого делать, но попросту не можешь удержаться.
– Боже, какими же романтичными были раньше люди, – продолжает Кэт. – Как в кино. А в наше время самый романтичный поступок, которого можно ждать от мужчины, – это чтобы он тебе пульт от телевизора подал.
Я не могу сдержать смех – ведь она права. Есть что-то старомодное в подобном проявлении чувств – должно быть, романтика и вправду умерла, во всяком случае, со мной ничего такого в жизни не случалось.
– О чем думаешь? – многозначительно смотрит на меня Кэт.
– В смысле? – Я сразу понимаю, к чему