и сильнее, её уже почти не удавалось игнорировать, но я пытался. Не знаю зачем, но пытался!
Оглянулся по сторонам.
Город жил своей жизнью: тут и там ездили машины, в воздухе можно было различить белый инверсионный след, оставленный самолётом, по улицам прогуливались люди.
Но что-то было не в порядке. Глубоко не в порядке.
Я принялся глядеть по сторонам и очень быстро нашел источник – с запада стремительно приближалась грозовая туча. Минута – и вот она накрыла добрую половину небосвода.
Люди останавливались, гомонили, показывали пальцами, а я, прищурившись, старался понять что же не так с этим облаком?
Размеры? Возможно. Чернильный мрак? Может быть. Чувство опасности?
Вот!
От тучи так и веяло потусторонней жутью, гневом, яростью и смертью.
Я прищурился ещё сильнее и, сквозь громовые всполохи, сумел увидеть торпедообразные носы здоровенных самолетов.
Не знаю уж как удалось разглядеть их на таком расстоянии, но факт оставался фактом.
К нам, окутанные черными клубами туч и сопровождаемые громовыми раскатами, направлялись многомоторные бомбардировщики.
Но люди вокруг ещё не понимали этого, не видели того, что стремительно приближается к ним под мерный гул винтов и грохот молний. Не ощущали смертельную опасность.
Гроза стремительно приближалась, и всё больше горожан останавливались, выходили из машин и выглядывали в окна. А моя головная боль только усиливалась.
Ломило уже не один лишь затылок, но ещё и виски. Хотелось убежать, забиться, прятаться, но ноги точно приклеились к асфальту, не в силах сделать шаг. Я лишь стоял и смотрел на смерть, спешащую на длинных крыльях.
Смолкли все звуки, стихли голоса, на мир опустилась тишина…
А уже в следующий миг ее разорвал истошный рёв сирен. Длинный, пробирающий до костей гудок. Два коротких, резких, точно удар ножом в горло. И снова длинный, а за ним опять два коротких.
И эта кошмарная какофония наконец-то разморозила меня, заставив сорваться с места и ринуться назад, в торговый центр.
Я пробился через столпившихся зевак, помчался к эскалатору, пулей взлетел на него и бросился к магазину телевизоров, сам не понимая зачем делаю это.
Боль становилась всё сильней, всё нестерпимей, сирены надрывались, гром на улице ревел в безудержном крещендо ярости.
Я, тяжело дыша, вбежал в магазин, пронесся к телевизору, возле которого стоял, бросил короткий взгляд на часы, остановившие свой бег, и коснулся кинескопа. В этот самый миг голову пронзило особенно мощная вспышка боли…
И я пришел в себя.
Никакого дня, никакого солнечного света, никакой грозы. Лишь ночь, тихо шипящий телевизор да Чуча, переместившийся на стеллаж и яростно визжащий что-то на своём хомячьем языке.
От ллинга в мою сторону раз за разом устремлялись незримые ментальные волны, прочищавшие мозги похлеще нашатырного спирта. Но не только. Хомяк-псайкер явно боролся с кем-то или чем-то, находящимся за спиной. Я ощутил меж лопаток неприятный взгляд и услышал тихий шепчущий