было, что день не наступит здесь вовсе – едва занявшийся было рассвет сменила теперь туча, наползающая из-за леса. Иногда я машинально считала шаги, сбивалась и начинала снова. Вот оно, развлечение одинокого путника – считать столбы, клочки соломы, редких ворон… Да и ноги вязли сильнее, и чемоданчик отяжелел – я все чаще перекидывала его из руки в руку.
Приостановившись, я оглянулась назад – жалкая цепочка моих следов легкомысленно тянулась по равнине… узкие, с неглубокими ямками от каблуков, они походили, скорее, на птичьи… И от внезапной жалости к себе навернулись слезы, сквозь которые, как через увеличительные линзы, с поразительной отчетливостью проявился передо мною лес – мощные ветви, груженные снегом, сломленные сучья понизу и непроглядный мрак за частоколом стволов.
Мыслимо ли забираться в такую чащу добровольно? Я замедлила шаг. Теперь только метры отделяли меня от деревьев, которые словно манили скорей войти под их цепкие лапы… Как нарочно, и снежинки, поначалу безобидно кружившие, вдруг разом превратились в тяжелые липкие хлопья. Все было против меня – ведь туча, застрявшая над лесом, будто подкараулила, чтобы, как дряхлая подушка, прорваться прямо над моей головой!
2
– Тпрру-у! – вдруг раздалось совсем рядом, за спиной.
Как могла я так беспечно задуматься? А все капюшон – подбитый изнутри мехом (хоть и тонким искусственным), он все же скрадывал звуки. И теперь передо мной возникли сани и в них мужик в тулупе нараспашку… Лицо его и голая шея, и руки без рукавиц были красны и даже будто дымились.
– Исам исэс! – крикнул он, пристально вглядываясь в меня.
– Бирючевка… – ответила я наугад.
– А-а… тогда, стал-быть, здорово! – он почесал висок рукой с вожжами, седые кудреватые волосы выбивались у него из-под ушанки.
– Здравствуйте. Я к бабе Пане еду, – поспешила добавить, чтоб он понял, что не посторонний я здесь человек, не беспомощный, как может показаться, а знаю и людей, и дорогу.
– К Прасковье что ль?! А какое у тебя к ей дело?
– Так… я ей родственница.
– Вот дела неслыханные… У ей, вроде, отродясь сродственников не было… – он опять поглядел испытующе, будто не веря.
Лошадь в этот момент оттопырила хвост и выпустила быструю очередь жидких дымящихся испражнений. От нее самой, взмыленной, тоже шел пар, а шерсть на брюхе завивалась каракулем.
– Айда, садись тогда, коли сродственница! Ноги подожмешь, и ладно будет. Багажное отделение тут вот, возля короба, – он потянулся и пошевелил на заду саней негустую солому, сам же стоял в передке на коленях.
Я поставила чемодан туда, куда он указывал, возле большого фанерного ящика, и приготовилась было сесть, как мужик вдруг выкрикнул хрипло:
– Нну-у, не мешкать у меня! Кобыла, вишь, стынет, раз-з-зява! – и хлестнул что есть силы.
Сани подскочили да так, что я едва успела в них упасть, не расправив даже пальто, которое, вообще-то, привыкла беречь. Кому это он – "раз-з-зява"? Лошади или,