Вот ведь засранец! А я-то думаю, что это он у меня уже вторую неделю ночует. Всё, Владочка, я потом тебе перезвоню. Ты меня прямо ошеломила. Вот ведь засранец! – повторила она и отключилась.
На подходе к дому, в зимних сумерках я неожиданно заметила знакомый силуэт тёмного внедорожника. Подняв взгляд вверх, увидела свет в окне нашей квартиры. Сердце застучало так, что в ушах заложило.
– А вот и папка наш! – вырвалось у меня.
– Где-где?! – засуетился Егорка, подпрыгивая вверх, чтобы увидеть своего отца.
– Да- да, вижу! – возбуждённо воскликнул сын и побежал вперёд к подъезду по плохо расчищенному от снега тротуару.
На душе у меня было и радостно, и тревожно одновременно. Что он сейчас мне скажет: вернулся, не вернулся, может пришёл обговорить условия развода, может ещё что-нибудь?
С сильно бьющимся сердцем я подошла к нашей двери и вставила ключ в замочную скважину.
– Ура-а! Папка, ты вернулся! – оттолкнув меня, ворвался в прихожую Егорка и кинулся к Глебу, уже встречавшему нас в проёме комнатной двери, ведшей в большую гостиную.
– Привет, Глебушка! – только и проговорила я, тревожно заглядывая в его большие серые глаза.
– Привет, Егорка, – ответил мой муж и неожиданно опустившись на корточки, обнял нашего сына.
Если бы сейчас в нашей квартире появилась шаровая молния, я была бы менее удивлена, чем то, как сейчас поразил этот его поступок. Он никогда так не обнимал Егорку с момента его рождения! Конечно, брал на руки, чуть приобнимал… Но, чтобы так!
– Что-то случилось, Глебушка?! – не спуская с них глаз, я разделась и, машинально надев тапочки, подошла и, чуть склонившись над ними, заключила их в свои объятия.
– Пойдёмте ужинать, – неожиданно привычно-спокойным голосом произнёс Глеб и, поднявшись с корточек, добавил: – Я уже приготовил нам на ужин куриные крылышки и жареную картошечку.
– Ура-а, как я люблю! – опять радостно завопил Егорка и побежал в ванную мыть руки.
– Глебушка, ты совсем вернулся? – с робкой надеждой спросила я, не сводя глаз со своего красавца-мужа.
Глеб в это время доставал из аэрогриля аппетитно запечённые крылышки, обсыпанные поджаренным кунжутом. Он укладывал их на большое, белое блюдо.
– Давай мы с тобой позже поговорим, – как-то непривычно-будничным тоном произнёс он. – Сейчас поедим, поиграем с Егоркой, уложим его спать, а там и поговорим.
– Хорошо, давай, – согласилась я, понимая, каких это мне будет стоить усилий – выдержать эту неизвестность. – Только скажи мне, пожалуйста, одно – ты теперь будешь здесь жить и ночевать?
– Скорее всего – да, – как-то задумчиво ответил он. В груди меня сжалось от неизвестности.
Весь вечер мы были одной прекрасной семьёй. Егорка впервые в жизни ездил верхом на отце, всё-время обнимал его, просился на коленки. Глеб же сам тоже был похож на расшалившегося мальчишку и валяясь с сыном на пушистом ковре, веселился с ним так, как не делал этого никогда. Я старалась незаметно снимать это на телефон,