а лондонский дом герцогини, или тетушки, как он порою ласково ее называл.
– Ваш плащ, милорд.
Похоже, Уильям слишком долго молчал, наслаждаясь возможностью вновь взглянуть на почти родные пенаты. В противном случае распорядитель не стал бы навязываться, обращаясь к нему повторно.
– Да, конечно. – Уильям сбросил верхнюю одежду и протянул ожидавшему поблизости лакею. – Благодарю.
Распорядитель бала удовлетворенно кивнул, жестом приглашая проследовать далее. В обычный день он попросил бы у Уильяма визитку, чтобы должным образом представить его присутствующим, но сегодня этого не требовалось. Поправив полумаску, неприятно давившую на переносицу, Уильям шагнул в зал и застыл, как и многие до него.
Каждый раз герцогиня удивляла своих гостей так, что, казалось, повторить подобный эффект более не представится возможным. И каждый раз ей удавалось превзойти себя, при помощи искусных декораторов создав не убранство даже, а другой мир.
В честь бала-маскарада, посвященного Двенадцатой ночи, герцогиня пошла не просто вопреки правилам, но вопреки природе. Презрев зимний холод и сон, она усыпала зал цветами: по обе стороны от входа стояли вазы в половину человеческого роста, вдоль стен слуги аккуратно развесили ампели[1], на продолговатых столах стояли небольшие вазоны, – и каждый сосуд был наполнен благоухающим разнотравьем, отчего комната походила более не на танцзал, а на огромную оранжерею.
Даже дамы издалека напоминали экзотические цветы. Воспользовавшись правом на одну ночь притвориться кем-то другим, многие пустили воображение в пляс, порождая наряды самого безумного кроя. Краем глаза Уильям заметил нимфу, одетую на грани непристойности, и леди, словно сошедшую с картин елизаветинской эпохи, – одно ее платье занимало едва ли не пятую часть комнаты, создавая массу неудобств, но вместе с тем привлекая столь же колоссальное внимание. Его обладательница определенно должна была стать самой обсуждаемой гостьей праздника, а значит, цель ее оказалась достигнута.
Уильям, впрочем, едва на нее взглянул. Стоило переступить порог бальной залы, и он устремил взор наверх, к декоративной винтовой лестнице, на середине которой замерла, возвышаясь над своими гостями, герцогиня Сазерленд. Не узнать ее было невозможно: герцогиня едва ли не единственная выбрала простой наряд, безупречно соответствовавший нынешней моде, хотя и более закрытый, чем предпочитали юные девы. В темном платье с завышенной талией она навевала мысли о чем-то греческом, а алые серьги и ожерелье, покоившееся в неглубоком декольте, подсказывали – ну конечно же Персефона, повелительница потустороннего мира и вместе с тем богиня весны. Уильям хмыкнул: только его тетушка могла сделать такой выбор, предпочтя образ подземной богини наряду Геры, мнимой владычицы небесного царства.
– Вы как всегда великолепны, миледи, – поднявшись к ней, Уильям склонился в поклоне. – Или сегодня вас следует именовать «ваше величество»?
– В определенных кругах подобное высказывание