какое-то продолжение после смерти, и эта бессмысленная жестокость все больше ужасала его.
Он почти круглый год жил в одиночестве на своем хуторе, и только на один – два месяца посреди короткой южной зимы приезжал в Светловодск.
– Понимаешь, – говорил он вполголоса, – я приезжаю, в свой город, хожу по знакомым улицам и вижу все меньше знакомых людей: все мои сверстники умерли, и даже тех, кто был намного моложе меня, уже давно нет в живых.
Отец надорвался, когда после зимней малоподвижной жизни в городской квартире приехал на дачу и пытался самостоятельно убрать с крыши сарая упавшее абрикосовое дерево.
Несколько раз он еще ездил на свой хутор, пока ему не стало совсем худо и его, почерневшего, забрали прямо из автобуса в больницу.
Первый инфаркт не сломил его, но лишил былой подвижности.
Он прожил еще десять лет, постепенно теряя силы, но совершенно в здравом рассудке.
Перед смертью он совершил свой последний мужественный поступок, уйдя от супруги, которая совсем потеряла стыд и почти перестала ухаживать за ним, но постоянно обирая его ради своего бездельника сына.
Когда он позвонил и сказал, что врачи после случайного падения в квартире внука, поставили ему диагноз – перелом шейки бедра, я понял, что нужно торопиться.
Я опоздал на два дня, и мы приехали только на поминки.
Но я разговаривал с ним еще раз, в каком-то странном сне.
Мы сидели на завалинке возле его хатки, хотя я знал, что ее больше нет: стены глинобитной мазанки обрушились, и даже ореховое дерево, которое росло на участке, давно спилил зять.
Собственно, я его даже не видел, просто ощущал, что он сидит рядом со мной и внимательно слушает.
– Папа,– спросил я, как будто был маленьким, – зачем ты ушел?
А он ничего не ответил, только положил мне руку на плечо.
Какое-то удивительное ощущение покоя передалось мне от этой руки, и я понимал, что он уходит, но мне больше не было одиноко, как будто он сказал мне:
– Я всегда буду с тобой, сынок.
После распада Союза я разуверился в историческом материализме, с его неоправданным оптимизмом, и, так же как вся страна в те годы, почти всерьез почитывал всякую мистику. В этом чтиве ведьмы, колдуны и прочая нечистая сила приобретали почти осязаемую реальность.
Отец до конца своих дней был убежденным материалистом. Как-то раз мы разговорились с ним о чудесах и всякой нечисти. И вот что он мне однажды сказал:
– Я прожил уже довольно большую жизнь, но ни разу, никогда я не сталкивался с нечистой силой, колдовством и ведьмами.
– Ну, да, – подумал я, – почти тридцать лет живешь с ведьмой, а до сих пор об этом не знаешь.
Но вслух, разумеется, ничего не сказал.
Жена и дочь, стоило им переночевать в дедовой хате, начинали жаловаться на мучившие их кошмары. Было ли это как-то связано с Ильиничной, утверждать не могу. Сам я всегда и на даче тоже, спал крепко и без сновидений.
Но один случай, произошедший лично со мной, наводит на определенные