донёс?
– Да вот она, в целости почти и сохранности, – Антон вытащил из внутреннего кармана комбинезона увесистую денежную пачку и положил рядом с маленьким сынишкой…
Младенцу определили место в оцинкованной ванне рядом с печкой, укутали плотным одеяльцем и накрытым тюлем. Получилось вроде инкубатора для недоношенных.
…Тревожно было на сердце у Антонины. Уж которую ночь не смыкала глаз, прижимая к груди малыша. Питался тот плохо. Постанывал еле слышно, не открывая глазок. Не плакал. Не изворачивался. Угасал малец… А мать плакала…
Не хотела рожать Антонина третьего. Ой, как не хотела!
Первая жена Антона словно с цепи сорвалась.
Когда Антонина была уже на шестом месяце беременности, из Хабаровска, где проживала прежняя кореневская жена с сыном, отцом которого являлся Антон, пришло страшное по содержанию письмо – с проклятиями в адрес Антонины, детей и свекрови.
Если бы она, Антонина, знала, чем обернётся сватовство Коренева, никогда бы не дала согласие на брак, когда тот после долгого отсутствия вновь объявился в родной деревне.
Недолго ходил в «городских» Антон Коренев. Узнав из письма, что её сын женился на хабаровчанке, Елена Михайловна вскоре появилась на пороге квартиры, где стал проживать её любимый Антоша с какой-то городской «фифочкой».
В течении месяца она умудрилась настроить против себя Клавдию, жену Антона. Та долго терпела придирки матери мужа, её постоянное недовольство городским шумом, большим людским скоплением и прочими благами городской жизни. А заглядывания в кастрюли и указания, что ей готовить Антоше, довели молодую, будучи на сносях, женщину до исступления, и она выставила мужа и несостоявшуюся свекровь за дверь с пожеланием жить – не тужить в своей дремучей деревне. Антон повёл себя телком на привязи: ни слова не сказал в защиту молодой жены. Струсил, боясь материнского гнева. Да и перспектива стать городским не особо радовала его, деревенского мужика, – простора мало!
Вот и сейчас, после требования жены (которой нельзя было волноваться) припечатать Клавдию крепким словцом, чтобы та не распускала поганый язык и оставила их в покое, Коренев соскочил с нар, прихватил с подоконника пачку папирос, впрыгнул в валенки, накинул на плечи фуфайку и выпорхнул на крыльцо.
Сидел на табуретке, тупо уставившись в кромешную тьму, скрипел зубами, пыхтя папироской. Он тосковал по сынишке, которого ни разу не видел от рождения. Да и Клавдия не была на задворках его памяти. Любил он её по-прежнему, до мурашек любил!
А то, что так скоро решил женился на Антонине – попробовал клин клином вышибить!
Женское чутьё не подводит. Антонина видела и чувствовала старания мужа создать крепкую семью, чтоб жилось в любви и согласии, изо всех сил и сама старалась вытащить Антона из трясины мучительных дум о прежней неудачной женитьбе. Да не получалось как-то.
Этими тревожными мыслями Антонина поделилась со своей старшей