я шёл впереди, делая зарубки на деревьях, а за мной шли два бульдозера и крушили деревья. А я затаптывал одинокие цветы женьшеня, не зная, что иду по золоту. Нитка дороги через горные ущелья и перевалы соединила нас с Большой Землёй. Где Уссурийская тайга бессовестно обнималась с Японским морем.
А как ярко в полнеба сияет закат над морем Лаптева и тужились тяжёлые волны, ломая торосы льда в бескрайнем Чукотском море.
Вы знаете, что чувствует геолог, когда над ним на 360 градусов сияет небосвод звёздного неба в пустыне Кызыл-кум? А ты лежишь на песке и устало загадываешь желания, провожая засыпающим взглядом бесконечный звёздный ливень. И слушаешь, как шуршат, извиваясь в мёртвых барханах, вблизи твоей головы ядовитые змеи. И там же вспоминаются глаза, полные слез у косули-джейрана во время ночной охоты, когда автомобиль с включёнными фарами догоняет по такыру усталую косулю, она останавливается и, повернувшись навстречу горящим фарам, обречённо бредёт, прощаясь с жизнью – вся в слезах, прямо на выстрелы охотников. После участия в убийстве этой косули я никогда не брал с собой в маршруты ружье.
И одно из последних полей, подаренных мне судьбой, были джунгли Индии в штате Мизорам. Когда синева утренних отрогов Гималаев тонула в тумане влажного воздуха после первого тропического ливня. Когда утром в джунглях тебя встречают несметное количество птиц, бабочек, жуков, москитов, наполняя день музыкой. Хищники, змеи и ящерицы спали. Насекомые буйствовали. Обезьяны драли на верёвках нашу одежду. А у повара индуса варились кофе и завтрак. Где-то внизу нас ждали уже джипы, чтобы везти на маршруты. И хотелось невольно воскликнуть:
– Хорошо-то как! Господи! Мне кажется, что природа одушевлена! Что она своей красотой, воздухом, звуками, запахами, солнцем входит в тебя, и ты становишься её живой клеткой. Тебе хочется говорить с ней, вдыхать, глотать, чувствовать, жить. Она проникает в тебя, и твоя душа наполняется благодарностью и счастьем. И я был благодарен судьбе, что она сделала меня геологом.
Часть 1
Память вырывает из прошлого мгновения. И всплывают в сознании прожитые геологические годы, наполненные героической симфонией твоей жизни. Где ты был не последней скрипкой! И я часто вспоминаю берег Западной Камчатки. Вечер. В полнеба полыхающий закат над Охотским морем. Мы сидим с промывальщиками в заброшенном доме без стен. Пьём солоноватый чай с красной икрой без сухарей и хлеба. А сзади нас, на скамейке, пьедесталом возвышались пять бутылок из-под шампанского – под горлышко наполненные тяжёлым титано-магнетитовом шлихом с золотом.
– Хорошо-то как, Господи! – выдохнул из себя Анзор по кличке Богомол.
Высокий промывальщик с плоским, без единой морщинки, заумным лбом, с азиатским лицом и с горбатым носом. Он походил на большую горбушу с накаченными «плавниками рук». Глаза его постоянно слезились из-за травмы зрачков на литейном заводе. Поэтому он всегда ехидно