их информация была более предметной – как объяснил мне Ник, в русской традиции такие способности называли дальновидением. Скраер мог рассказать, где находится и что делает интересующий его человек, мог описать, что происходит в том или ином месте. Был способен собрать данные о новых образцах вооружения потенциального противника, нарисовать карты минных полей и многое-многое другое. Но вся эта информация никогда не обладала стопроцентной точностью, хотя и была порой весьма достоверной. Мои возможности в этом плане охватывали гораздо более узкий диапазон: я мог видеть окружающий мир на своем внутреннем экране не дальше, чем на восемьдесят-сто метров. Зато я получал исчерпывающую картину наблюдаемого предмета, плюс мог манипулировать им благодаря своим способностям к телекинезу. В этом плане я оказался для Конторы, как предпочитали называть Институт его сотрудники, совершенно уникальным человеком.
Кроме занятий в лаборатории, я вместе с Норой и Крюком изучал и «общеобразовательные» предметы. На лекциях, – все курсанты, включая нас, приходили на них в масках, – нас обучали всему, что могло понадобиться в нашей работе. Очень большое внимание уделялось конспирации: нас учили не привлекать внимания, не оставлять следов. Объясняли, как вести себя в случае ареста. Из нас не готовили суперагентов – насколько я понял, обучение было очень целесообразным. Нам давали только то, что реально могло пригодиться. И если, например, мне не предстояло работать с химическими веществами, то не было и соответствующего предмета в моем расписании. В то же время, я точно знал, что одну из групп обучали всем премудростям этого дела – в их расписании стоял предмет «оперативная химия». Зато нас очень усердно натаскивали на обнаружение слежки, объясняли, как правильно поступать, если ты обнаружил за собой «хвост».
Из фильмов про шпионов я знал, что шпион, обнаружив слежку, должен от нее уйти. В Конторе меня учили совсем другому: оказалось, что уход от слежки – самая крайняя мера. Скрывшись, ты сразу выдаешь себя как агента. Поэтому возможный уход, если он необходим, следовало обставлять как случайность.
К концу первого месяца мы познакомились с существовавшей в Институте неприятной процедурой – «проверкой на вшивость», как ее здесь называли. Каждый курсант раз в месяц заходил в специальную комнату с зеркальным окном. За окном находились сканеры: по словам Норы, обычно там было три человека. Курсант садился на стул, сканеры проверяли его на предмет всевозможных прегрешений, начиная от банального нарушения распорядка и заканчивая серьезными вещами вроде предательства. Для меня первая проверка прошла без проблем, но Крюка после такой проверки вызвали к Дарию. Вернувшись, Крюк явно не горел желанием отвечать на мои вопросы о том, для чего его вызывали.
– Так, пропесочили малость… – заявил он и больше говорить на эту тему не захотел.
Где-то на втором месяце обучения нас немного познакомили с оружием. Но не для того, чтобы сделать из нас стрелков, а чтобы мы знали, на что это оружие способно, какую