танце кружатся силуэты
Под неслышный мотив.
А снаружи по глыбам зданий
Бьёт пурга, и в склепы дворов
Проникают напевы литаний
От созвездных хоров.
Млечный Путь незримым кадилом
Прочертив, дрожа и стоня,
Звёзды молятся вышним силам,
Звёзды молятся за меня!
Но тебе и тому, с кем просто -
Вам уже не до них.
И стянула портьер короста
Язвы окон твоих.
1990г.
6
***
– Прощай! – говорю истеричке, -
Терпеть не хочу ни минутки!
Ты можешь пойти к электричке,
А можешь дождаться маршрутки.
Не плачь и не падай мне в ноги!
Плевать, что веду себя жёстко!
Расходятся наши дороги
От этого перекрёстка!
…Простившись с унылой зимою,
Курю в ожидании трамвая.
И солнце любуется мною,
Восторга ничуть не скрывая!
2013 г.
7
КАК ИВАН, ЕРМОЛАЕВ СЫН,
В МОСКВУ НА ЗАРАБОТКИ ХОДИЛ.
Как пришёл во стольный град во Москву –
Златоглавую, первопрестольную –
Иван-молодец, Ермолаев сын,
Из Урюпинска, из провинции.
А и пришёл-то он в златоглавую
Не охотою, а неволею:
Не в «Метелице» со товарищи
Пить зелёно вино, пиво пьяное;
Не любиться с девками красными
Цельну ночь на шелках да бархатах;
Не казной сорить, златом-серебром,
А пришёл он в первопрестольную
Заработать пять медных грошиков,
Их снести жене, малым детушкам,
Да родному батюшке с матушкой,
Чтоб хоть раз все поели досыта
Во Урюпинске, во провинции.
Как ходил Иван, Ермолаев сын,
Всё людей московских выспрашивал:
«Вы скажите мне, люди добрые,
Люди добрые все, московские:
Где добыть мне пять медных грошиков? –
Не разбоем ночным, не татьбою,
Не лукавой торговой хитростию -
Молодецкой честной работою?»
Отвечали ему люди добрые,
Люди добрые все, московские:
«Бог с тобой, Иван, Ермолаев сын!
Не объелся ли ты севрюгою?
Не опился ли “Джоном Уокером”?
Мы и сами в тоске-кручинушке
На житьё проклятое жалимся:
Вишь, побились шубы соболии,
Бархата с шелками повытерлись,
Поломались телеги заморские;
Плачут жёны наши и детушки,
По полгода в Нью-Йорк не ездивши,
Истомясь в поганой Туретчине!
Где ж найдём тебе мы пять грошиков?!
Понаехало вас немеряно
Из урюпинсков, из провинциев!..
Разве только пойдёшь, Иванушка,
Ты в работу чёрную, тяжкую,
До которой мы не охотники;
Обольёшься слезой горючею
Да кровавым потом покроешься;
Вот тогда (если жив останешься),
Пять – не пять, а разве три грошика
Может, мы тебе и пожалуем…»
Как