заслышав фальши-вую нотку.
– А этот, почему бездельничает? – строго спросил он, указав на Элиля. Мальчик только что управился с грязной посудой и присел отдохнуть. – Если заморыш не певец, то пусть отправляется в храм просить милостыню.
Надсмотрщик начал что-то объяснять вполголоса на ухо толстяку.
– Ты говоришь правду? – толстяк недовольно поморщился, словно надкусил червивое яблоко. – Мой брат опять затеял какое-то дело втихую. Почему об этом не знают ни я, ни другие жрецы из касты? Отдать столько золота за этого дохляка… Откуда привезли мальчишку? Кто он, ты знаешь? – надвинулся он на надсмотрщика.
Тот только пожал плечами.
– Пусть дохляк поет. Я хочу послушать, на что способен его голос, – потребовал он.
– Сюда! – крикнул надсмотрщик Элилю.
Мальчик подошел. Рядом с ним поставили другого, из хора. Тот взял чисто высокую ноту.
– Теперь ты, – толстяк приготовился слушать, сложив холеные белые руки с пухлыми пальчиками на животике.
Элиль фальшиво проскулил, и тут же получил обжигающий удар палкой по спине. Удар отразился злостью в душе. Он привык за оскорбление отвечать.
– Еще раз, – приказал толстяк.
Элиль проблеял, как козел. У толстяка глаза округлились от гнева. Элиль отскочил в сторону. Палка просвистела возле самого плеча. Он быстро нагнулся, схватил горсть песка и бросил прямо в глаза надсмотрщику. Тот отшвырнул палку и пытался кулаками протереть глаза. Элиль ударил его головой в живот так, что шея у самого хрустнула. Надсмотрщик коротко крякнул и сел на землю, разевал рот, не в силах вздохнуть.
На крики толстяка прибежали двое крепких слуг. Элиля избили и бросили в яму для наказаний, что находилась в углу двора. Сверху прикрыли деревянной решеткой. Тело пылало от побоев, но боли он не чувствовал. Один глаз совсем заплыл. Во рту соленый привкус крови. Ничего! Он вспомнил, как учил его отец: если потерпел поражение, тут же про него забудь, – помни только победы.
– Сегодня же его оскопить! – послышался сверху сердитый визг толстяка.
– О, мудрейший прорицатель Астарим, первый жрец бога Мелькарта запретил нам даже прикасаться к мальчишке, – пытался возразить надсмотрщик.
– Наплевать, что там приказал мой брат. Я – главный прорицатель и первый жрец Баала-Хамона хочу, чтобы мальчишка пел в моем хоре и обслуживал похоти прихожан. Коль на его покупку ушло столько золота – пусть отрабатывает.
Хор продолжал распеваться. В яме от сырости Элиль начал мерзнуть. Солнечный свет сюда не проникал. Чтобы хоть как-то согреться, он свернулся калачиком на земляном полу и твердил про себя:
Бог Грозы, мой покровитель!
От стрелы твоей загорается могучее дерево,
Скала рушится от голоса твоего!
Но птицу ты не сможешь ранить,
Она невредимая летает перед грозным ликом твоим.
Я –