Курсант. На Берлин – 2. Павел Барчук

есть версия, озвученная Эско Риекки, срочно требовала корректировки. А согласовать данный вопрос возможности не имелось. Поэтому я сказал частично то, что было велено, а частично совсем не то. И моя версия даже оказалась достаточно близка к правде.

      – Как умер?! – Вскрикнула фрау Марта и прижала руки к груди.

      Выражение лица у нее стало такое, будто она сама вот-вот отправится к праотцам. Очень бурная, однако, реакция на мои слова о гибели отца.

      – Вот так… – Я развел руками. – Роковое стечение обстоятельств. К сожалению, тема слишком болезненная, не хотелось бы говорить о ней. Уже много лет сиротствую. Скитаюсь по приютам.

      Естественно, мне в своем рассказе приходилось избегать деталей и нюансов. Я пока в душе не имею понятия, что это за семейка. Что из себя представляли в 1927 году Марта и Генрих. Чисто теоретически, немка не должна знать об аресте отца, если она обычная дамочка, не касающаяся определенных кругов, связанных с разведками и всей этой темой. Однако опыт показывает, теория с практикой у меня не сильно сочетаются. Поэтому, лучше не говорить чего-то конкретного, дабы не поймали на лжи.

      – Бедный… Бедный мальчик… – Всхлипнула немка, подалась вперед и крепко прижала меня к себе.

      Впрочем, учитывая, что она и ростом была ниже, и комплекцией меньше, скорее я ее прижал.

      Вот уже после известия о печальном событии,(как-то невзначай упустив момент с перемещением “сироты” из Советского Союза в Хельсинки), я активно принялся рассказывать о своих мечтах стать актером. Надо было забить дамочке голову какой-нибудь знатный ерундой, а та легенда, которую мне выбрал Мюллер, знатной ерундой и являлась.

      – Прости… кем? – Переспросила фрау Марта, когда ей удалось втиснуться в поток моих восторженных дифирамбов мировому кинематографу вообще и немецкому вчастности.