и Веры Константиновны. Но Валентина заперлась в своей комнате и выходить к ним отказалась. Ей было стыдно смотреть соседям в глаза.
– Помогай вам Бог, Мария, выдержать всё это. Жива твоя дочь и слава Богу, – говорила одна из женщин.
– Что же вы на похороны-то не пошли, Мария? Вон и Валентина из больницы вышла, – вдруг спросила вторая.
– А ты, Варя, не понимаешь, что ли? Валентина, от боли, согнувшись домой пришла, мы с ней еле дошли. Как бы она на кладбище пошла, в такую даль? Думаешь, ей легко? Они же с Валентином любили друг друга. Не дай Бог никому. Изверги, жизнь моей дочери сломали, а ты спрашиваешь. Когда она ещё оправится? Всё боюсь, руки на себя наложит, – обиделась Мария.
– Грех-то какой! Что же ты говоришь, Мария? Это я так, просто спросила. Ну прости меня, дуру, не подумав спросила, – ответила Варя.
Женщинам из любопытства хотелось увидеть Валентину, но настаивать, чтобы она вышла к ним, они не стали. Попрощавшись, соседки ушли.
Шли дни, недели, только Валентина на улицу совсем не выходила, она ходила по дому, словно тень. Ни с кем не хотела говорить, но и не плакала больше. Мария никак не могла достучаться до дочери. Дней через десять, к ним зашла Алевтина Борисовна, женщина хотела проведать Валентину, ведь сын её так любил. Прятаться от неё, Валентина не стала, женщина сразу заметила её потухший взгляд, похудевшее тело, круги под глазами.
– Здравствуйте, тётя Аля, – поздоровалась Валентина.
– Здравствуй, Валюша. Как ты? – спросила Алевтина Борисовна.
– Как? Я и сама не знаю… – отрешённо ответила девушка.
Ты жива, дорогая и это уже хорошо. А всё остальное исправимо. Ты уж держись, учиться в город поезжай, как мечтали с Валей, – с сожалением посматривая на девушку, сказала Алевтина Борисовна.
Вера Константиновна заварила чай и порезала пирог. В последнее время, Валентина ела совсем мало и это беспокоило старушку. Подумав, что с гостьей внучка поест, она и сама села за стол.
– Тётя Аля… мне бы на могилу к нему сходить… – тихо произнесла Валентина, не смея смотреть в глаза женщине и произносить имя Валентина.
Её мучило то, что Валентина больше нет, а она вот, жива. И это чувство вины обострилось, при виде матери Валентина.
– Конечно, Валюша. Я работаю через день, а хочешь, прямо сейчас вместе и сходим? – спросила Алевтина Борисовна.
– Да, очень хочу. Тётя Аля… Вы же не вините меня в том, что я… что я жива, а Вали… а его больше нет… – тихо произнесла Валентина.
– Ну что ты такое говоришь, Валюша? Мой сын очень любил тебя. Как я могу тебя винить? Ну какая вина? Эти нелюди убили моего сына, хорошо, что хоть ты жива осталась, – почему-то волнуясь, сказала Алевтина Борисовна.
– Спасибо Вам… но лучше бы убили, – уткнувшись в тарелку с пирогом, ответила Валентина.
Бабушка им не мешала, она только тихо пила чай, вытирая краем передника морщинистые щёки. Валентина встала из-за стола.
– Я сейчас, только переоденусь и цветы во дворе нарву, ромашки… – сказала