ничего, – но, как показалось, очень быстро время стало для меня лакричной жвачкой, киселём, в котором я барахтался, не находя опоры для разума. И вот через десять минут – так мне часы, встроенные в крышку, подсказывали, – а может через десять столетий что-то сдвинулось. Данные по экрану побежали быстрее, заволновались, стали расти, а потом он очень-очень ярко вспыхнул искрой и погас. Одновременно меня перевернуло набок: ну, то есть, не меня, а ящик. Что-то или кто-то чудовищно сильный рывком поднял гроб, повернул и несколько раз подвинул – во всяком случае, у меня создалось такое впечатление, что гроб подбросили, а потом ещё и по крышке ударили, как молотом. Я немного подождал и, почувствовав, что становится трудно дышать, решил выбираться.
Нажал я на продолговатую кнопку-клавишу на крышке с мерцающей надписью «выход», которая должна была мне открыть путь к свободе, но тщетно… Сколько я не жал на кнопку, а потом ни толкал, ни барабанил по крышке кулаками, она не поддавалась. Я оказался замурованным в своём собственном, индивидуальном чудо-убежище. Мысли путались, думать становилось не просто трудно – невозможно. Я чувствовал, как мои глаза пучило, а лёгкие красным драконом распирало и выжигало удушье. Ещё пара вдохов, ещё один, ещё… Шум в ушах, нестерпимая мука, тело скрутили кольца конвульсий, и ко мне идёт обезболивающая, крадущая, благословенная, вечная тьма. Моё спасение, моя капсула-оберег, мой новый дом – мой гроб.
Чёрная скорая помощь
Я шёл по улице и вдруг упал – не с тог не с сего упал, очнулся уже в скорой помощи, внутри очень необычного автомобиля скорой помощи. ВЫДОХ. Не знаю, что со мной случилось, может давление упало? Или сердце? А потом… какой-нибудь сердобольный прохожий вызвал врачей – и вот я трясусь на ухабах в машине, везущей меня в больничку. Рядом сидит санитар в черном халате (почему у него халат-то чёрный?) и чёрной шапочке с зелёным крестом – жирным и толстым, как тропическая гусеница. Не знаю как для скорой, а вот для психушки он вполне бы сгодился – массивный кабан с круглой спиной, руками-окороками, головой, похожей на чугунный котёл. Из-под такой же чёрной, как и его халат, шапочки торчали мокрые, словно санитар побывал под ливнем, волосы цвета вороньего крыла, с которых стекали капли мутного пота. А ещё я, в первую очередь, обратил внимание – не мог не обратить, такое сразу в глаза бросается и надолго запоминается, – на его мясной шее борца тяжеловеса, со стороны горла горел чумным розовым жуткий жёванный шрам, идущий полумесяцем, как второй рот под нижней челюстью – а скорее пасть сатанинского клоуна. Сидел санитар недвижимой горой, и мне показалось, что он и не дышал вовсе, уставился в пространство немигающим взором слепой статуи и так мог просидеть хоть ещё тысячу лет. Да, мне так показалось, но я ошибся, я даже вздрогнул, когда эта гора ожила – захрипела – это так он вдыхал, вдыхал долго, словно задыхаясь, мучительно для моего слуха. Вдыхал он как сломанный пылесос, а выдыхал, должно быть, бесшумно, поэтому-то я его сначала и принял чуть ли не за чурку