спросил Нядми.
Держа «зауэр» на правой, старовер полез левой за пазуху.
– Во! – в руке его расправился почти до полу длинный узкий дерюжный мешок.
– И там… ничего?
– Не дури!
Одновременно ружьем водил по телу Мартемьяна, поддевал полы одежды, дергал штанины столичного пошива суконных брюк. Заставил и их спустить. Выявились вязаные кальсоны. Тоже пощупал дулом.
– Ну, закрой страмоту-то, невыразимые-то. Таперя разувайся.
– Ума решился… – прошептал Олек. Не понять было, относится ли это к Нядми или к Онуфрию. Сам Олек, да и Мартемьян, прекрасно знали: такой кошель – пояс старателя, туда ссыпают намытый золотой песок и носят, обвязав вокруг талии.
– Ты! Вчерась топил? И задвижку открывал. На крышу выкинул!
– Еще поищем, а, жяажя? – подал голос миролюбивый Нядми.
– Благим прикидываисси?
– А я тоже… – вскочил Нядми, и скуластое лицо его зарделось от обиды, а угольно-черные брови сошлись совсем. – Я ненец! По-русскому… человек! И ясак выплатил, и отношение о том имею! За что меня…
Олек кинулся сбоку, обхватил Нядми в охапку, тонкие губы сжались в нитку:
– Укокошит!
– …стрелить хошь? – отбивался охотник. – У царя нич-чя не брал, у тя не брал!
Длиннорукий, проворный Олек одолевал, затискивал ненца в угол.
– Молчи, дурной, всех из-за тебя…
– Вор у вора украл, – подначивал Онуфрий, – вор вора уклал…
– Онуфрий Алферыч! – наконец смог сказать внятно Мартемьян, уже одевшийся. – А вчера кошель был? Вы точно не в пути обронили?
Оглушительно бахнуло, избу заволокло пороховым дымом. В углу визгнули немужским дискантом. Потасовка распалась, Олек остался лежать, Нядми, тяжело дыша, вскочил.
– Ты его, я тебя, – наступал Онуфрий. Глаза его выкатились от ярости и от дыма, стали козлиными, бесцветными, лишь белки кровенели. – В угол, замри!
Стал раздевать Олека левой, не выпуская правой «зауэр».
– Эй, ты, птенец, помогай!
Мартемьян криво улыбнулся:
– Это уж вы сами, г-с-дин Колотыгин, нам тут вместе сидеть, пока не уляжется вьюга, так что…
Олек зашевелился:
– Ох… Свят, свят… Омель, что ли? – он пытался отползти от Онуфрия.
– Не поминай беса! – Нядми в углу сунул правую руку за пазуху, но освирепевший Онуфрий перехватил его движение, бухнул прикладом, как дубиной, тот свалился без чувств. Старатель обернулся к Веденину:
– Не дошло? Тебя…
Мартемьян слышал, что Омель – зырянский дьявол темных языческих мифов, исчадие глубин первичного океана, представление о котором, однако, поддерживалось наукой палеонтологией. И эта мысль нежданно, в один миг вернула ему способность к действию.
– Онуфрий Алферович! – сказал он со всей доступной рассудительностью. – Вы говорили о божьем промысле, обратимся же к нему!
В озверелых глазах промышленника словно что-то мигнуло. Мартемьян продолжал, стараясь, чтобы между словами нельзя было ничего вклинить, точно у лектора на кафедре:
– Знаю