таким мелочам. Ведь я почти что уверен, что моя магия играла роль скорее психологической поддержки, нежели реально меня усиляла.
Следите за руками, так сказать: усиление есть отдельное направление воинского искусства, которому учиться надо долго и упорно, цитируя Леонта. И всего одно звено – это для сего процесса пшик, почти что ничего. В воинском деле это умение начинают использовать, если у кандидата есть хотя бы двенадцать звеньев, и это самый минимум. А ещё учатся не просто кочегарить цепи, а делать это с пользой не один месяц.
Вот и думайте.
Я-то совсем недавно, будучи ещё собой прошлым, сиречь чёрным археологом-наёмником, затачивал свои способности совсем под иное, и усиливаться магией не умел совершенно.
Ну а если предположить, что я уникум, который может всерьёз разгонять тело со всего лишь одним «рабочим» звеном магической цепи, на голых инстинктах… что тут поделать? Каждый использует всё что имеет, да и процесс я не сказал бы, что хоть сколько-то контролирую. Жизнь в принципе несправедлива, и сегодня я кого-то обошёл не совсем честно, а завтра меня уже притопили в канаве, естественно, не после честной дуэли один-на-один. Кто знает, как всё повернётся?
Остаётся лишь пытаться наслаждаться сегодняшним днём, отгоняя мысли о том, как там сестра поживает, смогла ли принять реальность, в которой осталась одна… но повлиять я на это не мог даже в малейшей степени.
А переживать впустую отучился ещё в молодости, когда пришлось жертвовать собственными интересами ради долга перед семьёй, понимая, что нихрена у меня, скорее всего, не получится. Иначе при этом поступить я не мог: всё та же совесть не позволила бы, сожрала б с потрохами и заставила закончить пьяным вдрызг в подворотне какой, без обуви и с парой непредусмотренных проектом дыр в печени.
В каком-то смысле, тут я могу оказаться даже счастливее: ничем и никем не обременённый, отвечающий только за себя. Настоящая свобода, ети её…
Задрав голову кверху, я втянул носом быстро ставший прохладным воздух. Эта ночь была моей второй в этом мире, так что усеянный драгоценными камнями небосвод уже не производил столь подавляюще-впечатляющего, простите за тавтологию, впечатления. Но взгляд требовательно притягивал, конечно.
Полис к этому времени словно вымер: лишь редкие прохожие да стражи встречались по пути домой. И становилось их тем меньше, чем дальше относительно центра я удалялся. Тишина стояла – жуть, шелест крон деревьев, треплемых резкими порывами ветра, казался слишком громким, а изредка раздающиеся судорожные хлопки крыльев мечущихся в небе ночных хищников и вовсе как будто оглушали.
Появлялось инстинктивное желание обернуться – проверить, что позади никто не крадётся. Но стоило лишь появиться встречному прохожему, как всё вставало на свои места: фоновые звуки как бы приглушались, и чёткие, громкие чужие шаги слышались ещё очень долго.
Такой была ночь здесь, на окраинах Подолимпья, и ничего подобного лично я не слышал ни разу за всю свою жизнь. Нет: тишина, именно похожая, конечно, бывала, ведь