делу соединения культур и народов, работать на уменьшение межэтнического и межнационального непонимания, на прекращение международной розни и утверждение принципов братской любви и добрососедства. Думается, что более важной задачи для поэзии на сегодня не найти.
I
В параметрах истории и вечности
Рубашка Мусы Джалиля
Народ без песен – это не столько единый национальный организм, сколько всего лишь некое случайное сообщество «поедателей» хот-догов и сникерсов, оказавшееся волей случая объединённых общими языком, территорией и властью. Народ, поющий чужие песни – это потенциально готовый завтрашний предатель национальных интересов, подсознательно уже совершивший (сначала – эстетический, а вслед за ним и гражданский) выбор между категориями «своего» и «чужого» в пользу «чужого».
Духовная полноценность нации как раз и определяется не столько её умением копировать образцы чужого кино, чужой музыки, чужой литературы и прочего, сколько способностью создавать самоценные произведения искусства, опирающиеся на особенности собственного менталитета, использующие лучшие наработки национальной культуры и выражающие душу своего родного народа. Именно этим ценны для нас (и всего человечества!) А. Пушкин, А. Мицкевич, Г. Тукай, Т. Шевченко, Ш. Руставели и другие столь же яркие представители национальных литератур, в том числе и великий татарский поэт Муса Джалиль.
Наверное, берясь за анализ его поэтического творчества, можно разбить его на несколько хронологических этапов и исследовать, в какие периоды жизни наиболее заметное влияние на его стихи оказывала восточная классическая поэзия, а когда его больше тянуло к фольклорным мотивам или романтике – и, надо сказать, многие литературоведы примерно так и поступали (к примеру, Кашшаф Гази, Сайфи Кудаш, Г. Халит, Н. Юзеев и другие). Однако главная особенность поэтического «лица» Мусы Джалиля заключена, как мне представляется, совсем не в этом. Ибо сквозь все поэтические влияния и поиски литературных стилей, точно солнце сквозь ветви цветущего, плодоносящего или осыпающегося листвой сада, просвечивает всепоглощающая мысль о служении своему народу. И даже, я бы сказал, не мысль, а некое естественное для него, словно подаренная от рождения способность дышать, смотреть, ходить или слушать, чувство органичного слияния со своим народом, осознание себя его голосом, рупором, озвучивателем его коллективной души. Отсюда – и столь острое понимание того, что его личная жизнь неотрывна от судьбы и участи народа, и что она так же, как и всё творчество поэта, целиком принадлежит народу.
«Даже расставаясь с жизнью, ныне / клятв священных я не предаю: / как я песни посвящал Отчизне, / жизнь свою народу отдаю», – написал он в стихотворении «Песни мои», датированном 26 ноября 1943 года, фактически за месяц до своей гибели в Моабитской тюрьме. Однако было бы ошибкой воспринимать эти слова как понимание непосредственно одного только того шага, что поэт отдаёт