ассистентом профессора. К сожалению, вскоре после этого Алекс умер от сердечной аритмии. На момент моего визита их исследование длилось уже двадцать девятый год, и Пепперберг назвала его Avian Learning Experiment (Птичий Обучающий Эксперимент). (Имя Алекса было аббревиатурой от названия этого эксперимента.) В своем исследовании Пепперберг и Алекс приблизились к достижению, казалось бы, несбыточной мечты – межвидовой вербальной коммуникации.
– Я подумала, что если Алекс научится общаться, я смогу задать ему вопросы о том, как попугаи воспринимают окружающий мир, как они думают. Это будет новый способ понять птичье сознание, – сказала мне Пепперберг.
Пепперберг сидела за небольшим столом в своей лаборатории, а Алекс наблюдал за ней из своей клетки. Было 8:30 утра, и два помощника Пепперберг стояли примерно в трех шагах от ее стола, нарезая яблоки и бананы для Алекса и двух других африканских серых попугаев – Гриффина и Артура. Птицы сидели на жердочке в углу маленькой и узкой комнаты, прямо напротив Алекса. Стены лаборатории были покрыты бежевыми звукопоглощающими шторами, из-за чего комната казалась еще более тесной. Пепперберг пододвинула мне стул. Она одновременно проверяла свою почту, знакомила меня со всеми и рассказывала о жизни своих попугаев. Сотрудники уже навели порядок в клетках, постелили чистые газеты на полу, и теперь попугаи ждали, когда их покормят.
В глазах Алекса люди и два более молодых попугая были его стаей, обеспечивавшей ту социальную среду, которая так нужна всем попугаям, объяснила Пепперберг. Алекс был самой старшей птицей, и, как я вскоре заметила, все (и люди, и попугаи) стремились угодить ему. В этой маленькой стае, как и в любой другой, разыгрывались свои драмы. Алекс гонял двух других попугаев, обижался время от времени на Пепперберг, с трудом терпел сотрудниц-женщин и приходил в неописуемый восторг от ассистента-мужчины, который заходил, чтобы перекинуться с ним парой слов. По неизвестной причине, когда дело доходило до так называемого социального общения, Алекс всегда предпочитал мужчин, особенно высоких и белокурых, как этот ассистент.
– Если бы вы были мужчиной, – сказала Пепперберг, заметив отчужденность Алекса по отношению ко мне, – он бы через секунду сидел у вас на плече и совал бы орешки кешью вам в ухо.
Так и случилось. Алекс бросил на меня быстрый взгляд, решил, что я не в его вкусе, и больше не обращал на меня внимания. Так что я могла изучать его – самую известную птицу в мире! – очень подробно, но на расстоянии нескольких метров. В длину Алекс был около тридцати сантиметров – от головы до хвоста, и каждое его сизое перо было обрамлено белой каемкой, как будто оторочено кружевом. Белые перья обрамляли его желтые глаза и упирались в черный саблевидный клюв. Обычно, по словам Пепперберг, у него еще были длинные яркие розово-красные перья в хвосте, но так как он линял, его великолепный хвост превратился в огрызок. Два других попугая ничем от него не отличались, и, хотя Гриффин был крупнее, ни у одной из этих птиц не было уверенности, как у Алекса. Они опасались меня и дрожали, когда я смотрела в их сторону, поэтому