заката прорывалось сквозь чёрные тучи, настолько плотные, что ветер, словно нож, отрезал от них куски и разбрасывал в разные стороны. Один кусок отлетел в его сторону и накрыл плотным покрывалом темноты. Вдыхать тучу оказалось крайне неприятно. Кроме того, что в ней оказалась очень высокая концентрация влаги с аммиаком, ещё и сера с мелкими вкраплениями золы и крупными частицами пыли щекотали нутро. Прокашлявшись и отплевавшись чёрной слизью, Зол вдохнул через жабры, служащие подаренным ему природой фильтром в период пылевых бурь.
Дышать через жабры влажной пылью оказалось тяжело. Приходилось с каждым выдохом издавать стрекотание и таким образом вытряхивать инородную массу. Сырая темнота рассеивалась, и он замахал перед собой руками, раскидывая сегменты тучи в стороны.
Стало видно, что камни, которых коснулась туча, шипят, отдавая ей своё тепло, сочащееся вверх зеленовато-синими струйками пара. Туман, обступивший его, и пробивающиеся сквозь дыры в этой мгле фиолетовые с красноватыми всполохами отсветы заката казались самыми красивыми явлениями, которые он видел за все жизни. К сожалению, их нельзя было созерцать, как он наблюдал восход солнца на поляне, где стоял его ученический домик, в прошлой жизни, без угрозы неожиданно умереть, потеряв бдительность.
Плотное короткое тело с четырьмя длинными и мощными конечностями. Крупная чешуя, меняющая цвет в зависимости от температуры тела от жёлтого в жару до красного в предутреннюю стужу. Спину украшали обрубки крыльев, не способные преодолеть сопротивление планеты и поднять тело ввысь и лишь напоминающие, что их вид некогда произошёл от летающих драконов.
Отец говорил, что они – это деградировавшие драконы, выродившиеся в ящериц.
Как выглядело его лицо, он не знал, но глубоко посаженные глаза отца и огромный тонкогубый рот с торчащими клыками едва ли являлись эталоном красоты. Только кожа отца отливала серо-голубым, как замёрзшая в предутреннем холоде плесень, а у него почему-то чёрным.
Земляне назвали бы его демоном. В лучшем случае, умерли бы от одного взгляда на него, а в худшем – попытались бы изгнать обратно в ад малоэффективным обрядом экзорцизма.
Зол вспомнил глаза отца, пляшущий в них холодный блеск фанатичной решимости, такой же твёрдой и непреклонной, как блеск стали самурайского меча.
– Наши души уже не вырвутся из ада, даже после смерти, поскольку проклятие нужно искупать благими делами, а в одиночестве это невозможно, – повторял командир и наставник из прошлой жизни, полковник Ооно, в этой ставший его отцом.
Дождь барабанил по шкуре щитоносца щелчками выстрелов, как тогда в Нанкине – городе жизни и смерти, послужившем началом для выбранного им пути.
Ветер усиливался.
Воспоминание первое
Павший город
Если рана самурая смертельна,
самураю нужно с почтением попрощаться со старшим по положению
и безмятежно умереть.
Кодекс чести Бусидо
Тринадцатого