надежда Джоржа исчезла; впереди ему предстояла жизнь труда и неволи, жизнь, еще более горькая вследствие разных мелких придирок и обид, на которые так изобретательны все тираны.
Один весьма гуманный юрист сказал однажды: «Самое дурное употребление, какое можно сделать из человека – это повесить его». Нет! можно сделать еще другое употребление и гораздо худшее.
Глава III
Муж и отец
Миссис Шельби уехала в гости, и Элиза стояла на веранде, уныло следя за удалявшимся экипажем; вдруг чья-то рука опустилась на её плечо. Она обернулась и веселая улыбка засветилась в глазах её.
– Джорж, это ты! Как ты меня испугал! Ну, я рада, что ты пришел! Миссис уехала на весь вечер; пойдем в мою комнатку, там нам никто не помешает.
С этими словами она повела его в маленькую комнатку, выходившую на веранду; там она обыкновенно сидела за работой и могла слышать зов своей госпожи.
– Как я рада! Что же ты не улыбнешься? посмотри на, Гарри, как он вырос! – Мальчик застенчиво глядел на отца из-под нависших кудрей и крепко держался за юбку матери.
– Видишь, какой красавчик! – сказала Элиза, раздвигая его длинные локоны и целуя его.
– Лучше бы ему не родиться на свет! – с горечью проговорил Джорж, – лучше бы и мне самому не родиться.
Удивленная и испуганная этими словами, Элиза опустилась па стул, положила голову на плечо мужа и залилась слезами.
– Перестань, Элиза, это, конечно, не хорошо, что я так огорчил тебя, бедняжка, – сказал он нежно, – это очень нехорошо, ах, лучше, если бы ты никогда не видала меня, может быть, ты была бы счастлива!
– Джорж! Джорж! Как ты можешь это говорить! Что такое случилось, какого несчастья ты ждешь? Мы были так счастливы до последнего времени!
– Да, мы были счастливы, дорогая, – сказал Джорж. Он взял ребенка к себе на колени, пристально поглядел в его красивые, черные глаза и провел рукой по его длинным локонам.
– Как он похож на тебя, Элиза! а ты самая красивая женщина, какую я когда-нибудь видал и самая лучшая из всех женщин, каких я знал. И всё-таки я был бы очень рад, если бы никогда не встречал тебя, а ты меня.
– О, Джорж, как это можно!
– Да, Элиза, везде горе, горе и горе! Моя жизнь горьче полыни. Я бедный, несчастный пропащий человек; я погибну и тебя увлеку с собой. К чему нам пытаться что-нибудь делать, что-нибудь узнать, быть чем-нибудь? К чему нам вообще жить? Я хотел бы умереть!
– Ах, перестань, милый Джорж, это, право, грешно! Я знаю, как тебе было тяжело потерять свое место на фабрике, знаю, что у тебя жестокий хозяин, но, пожалуйста, потерпи, может быть, что-нибудь…
– Терпеть! – перебил он ее. – Точно я не терпел! Разве я сказал хоть слово, когда он приехал и без всякой причины увез меня с того места, где все были добры ко мне. Я честно отдавал свой заработок до последней копейки; и все говорят, что я работал хорошо!
– Да, это ужасно, – сказала Элиза, – но всё-таки он ведь твой господин, не забывай этого!
– Мой