облаков. Красиво, даже звёзды видно, хоть и слабо. В моём родном городе давным-давно ночное небо скрыл свет неоновых огней. Чтобы полюбоваться звёздами, нужно было выезжать загород, и желательно как можно дальше.
Заскрипел замок, под дверью замерцал свет. Я подобралась, состроив самый несчастный вид из всех возможных. Прищурившись, смотрела, как открывается преграда к свободе. В проёме показалась тучная фигура экономки с подносом в руках и перевязью ключей на поясе. Смерив меня презрительным взглядом, женщина вошла и громко поставила поднос рядом со мной. Глядя на неё снизу вверх, я поражалась её трём подбородкам. Разве можно себя так запускать? Хотя, может, здесь это признак достатка, а я просто не знаю об этом.
Скосив взгляд на принесённый ужин, едва не скривилась. Варёная картошка, даже без зелени и масла, и кусок чёрствого хлеба. Щедро, очень щедро.
– Ешь, завтра отправишься на конюшню, – грозно произнесла госпожа Брунхильда, сводя кустистые брови к переносице. – Там конюх давно просил помочь с лошадьми, да только не радуйся раньше времени. После конюшни пойдёшь на кухню – мадам Брулло не справляется с объёмом готовки.
– К-как скажите, – я попыталась скопировать заикание Глории, но не слишком преуспела.
– В главное крыло не смей соваться. Узнаю – шкуру спущу! – напоследок пригрозила экономка и громко захлопнула дверь.
Замок вновь заскрипел, но уже закрываясь. Я тяжело вздохнула, с тоской глядя на скудный ужин. Кстати, а почему я вижу в таком сумраке? До меня только сейчас дошло, что всё это время я сидела в темноте. Однако это мне ничуть не мешало видеть очертания предметов, пусть и не так чётко, как при дневном свете.
– Глория, тут все в темноте видят? – полюбопытствовала я, беря в руки картошку.
«Н-нет, – запнувшись, призналась девушка. – Это м-моя ос-собенность. Н-наследие м-матери…»
– Она… погибла? – робко спросила я.
«Да, при р-родах», – печально ответила Глория, и я ощутила, как осталась в одиночестве.
Вот как. Ещё одно сходство между нами, – печально отметила я. Моя мама умерла вскоре после родов от осложнений, а большего я и не знаю. Отец не выдержал её смерти и спустя три года отправился следом, оставив меня на свою мать. Только вот, – я болезненно поморщилась, – лучше бы я отправилась в приют. Нельзя, нельзя так говорить, однако… Не любила меня эта женщина, не считала за внучку. Для неё я навсегда осталась монстром, который погубил своих родителей.
Кулаки сжались сами собой, а перед глазами встала самая яркая и запоминающаяся картина: мой шестой день рождения.
Комната в советском стиле, роскошно обставленная на те времена. Тихо играющее радио и шипение вновь сломавшегося телевизора. За окном пели птицы, ласково светило холодное осеннее солнце. Я в нетерпении ждала бабушку с работы, уже приведя квартирку в порядок. Бабушка не любила беспорядок, особенно сотворённый моими маленькими руками. После работы она часто ругалась, но я продолжала любить её. Потирая небольшие синяки на руках, посматривала на настенные