они сообщили, поехала. Потом ночью с феназепамом только уснула, кошмары всякие снились. А перед днем похорон он мне приснился. Он сказал: "Завтра будете меня хоронить, не открывайте мой гроб, я буду не красивый." В морге так и не смогли убрать тот отпечаток ужаса, который остался на его лице.
Эпилог
Мы попрощались с вдовой как-то не дружелюбно. Я почувствовал какие-то холодные нотки в ее голосе. Нехороший осадок все-таки остался. Может из-за того, что она не оценила проведенную мной работу; может она просто не поверила в то, что случилось, а поверила лишь результатам экспертизы; а может из-за того, что не очень уж она горевала по утрате Евгения.
Случай в костехранилище села Седлеце
“Не вызывай в памяти то, от чего не можешь избавиться”.
И, промелькнув у оконной рамы, Бросил нам вслед пытливый взгляд Нищий старик, – конечно, тот самый, Что умер в Бейруте год назад.
Учились два товарища…
Когда – то мы с ним вместе учились в «Универе» на Ленинских горах, – факультет философии, отделение научного коммунизма (НК). Да, вот такое название. Преподаватели тогда, в 80–х верили в коммунизм, а когда им в 90-х сказали, мол верить не обязательно, – они перестали.
Якуб прилетел в Москву самолетом из Праги, я приехал в Москву поездом из деревни Веселая Новосибирской области. Я штудировал Маркса и Ленина, мой чешский товарищ – Шопенгауэра и Ницше.
И тогда я спросил его про kostnice (костехранилище). Реакции на такой вопрос, как я представлял, бывают разными, но как отреагировал мой философский визави мне показалось странным, он начал петь и танцевать, показывая, что у него не голова, а череп. Честно говоря, и без этой клоунады его плешивая голова напоминала мне костяные экспонаты. Тараканов в голове Кубы (так я его называл) оказалось больше, чем полагалось студенту отделения НК.
Вдоволь наплясавшись, Якуб посмотрел вдаль, с девятнадцатого этажа общаги (на проспекте Вернадского это легко было сделать). А потом, не разворачиваясь спросил меня: «Интересуешься, марксист?».
Сцена как по картине «Разговор Ленина с Мартовым в Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Помните?
Но дальше измотанный танцем Куба свалился на диван и скрестив руки за головой начал свой рассказ издалека. И тут он мне со своими пышными усами напомнил Максима Горького, сочиняющего рассказ «Старуха Изергиль» на берегу реки Волги.
Не дотяну до истории Якуба, пока не приведу отрывок из Горького. Вдохновляемся «Старухой Изергиль»!
«Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу. Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю».
Теперь рассказ Якуба
У ворот кладбища села Седлеце я остановился,