мне монет, и я пошел.
– Мы все пойдем, – вдохновенно заявил Бакстер, как будто кто-то кинул клич собираться на вечеринку. – Мы все пойдем и выступим единым фронтом.
Я с трудом все это пресек; мне не хотелось видеть там ни Бакстера, ни девушку, меня уже начинала разбирать злость. Батлер водрузил шлем себе на голову, выпил порцию чего-то крепкого, и троица моих подопечных наконец выдвинулась. В тишине мы спустились по лестнице, поглядывая друг на друга с тем пустым любопытством, какое охватывает людей, толпой набившихся в лифт. Таксист, сутулый, красноносый и бледный, как труп, за неимением других вариантов ждал в холле на первом этаже. Пока Уэйд рассчитывался с ним, я принялся за дело:
– Где это вы такого красавца-пассажира раздобыли?
– А, так он не полицейский, – сказал водитель с гордостью оттого, что его догадка нашла подтверждение, – а вы вот – другое дело. Так и знал, хе-хе. На Кенсингтон-Хай-стрит, в отеле «Оркни».
– И как давно?
– Где-то минут двадцать тому.
– Он вышел из отеля?
– Нет. Подошел со стороны тротуара. А что, собственно, такое?
Я взглянул на Батлера, на его лице читалось лишь довольное выражение кристальной невинности.
– Да, меня в отеле не было, – сказал он. – Видишь ли, дружище, тут сэр Роберт Пиль[5] не верит, что я был на костюмированной вечеринке. Не просветишь его?
Водитель принял почтительный вид.
– Отчего бы нет, сэр Роберт? – сказал он мне. – Домах в двух-трех оттуда проходил костюмированный бал, на Пеннингтон-стрит, правда он закончился пораньше. Какое-то там общество плетенщиков корзин или что-то типа…
Все это шло вразрез с той теорией, которая у меня начала складываться, и тем не менее я все явственнее ощущал, что эта теория должна быть верной. Я еще немного порасспрашивал водителя, ничего толкового из этого не вышло, и я отпустил его, записав имя и номер. Наше шествие возобновилось, Уэйд и Холмс отошли на несколько шагов, чтобы я мог допросить Батлера.
Пэлл-Мэлл-стрит на своем веку видела и более странные процессии. Все трое нервничали, и выражалось это самым неуместным образом. В какой-то степени это могло подтверждать сказанное Батлером; но я склонен считать, что дело было в том, что они впервые в жизни должны были приблизиться к настоящему трупу – зрелищу малопривлекательному, с настоящей, пролитой не на книжных страницах кровью, а не со сценическими чернилами, – так что шок спровоцировал нервозную веселость. При Джерри Уэйде все еще была его губная гармошка, на которой он исполнил куплеты «Каждой твари по паре», и в какой-то момент я обнаружил, что мы идем в ногу, как солдаты под аккомпанемент боевого барабана. Благоразумный Холмс, конечно, не отпускал шуточек, которые не соответствовали бы его черному галстуку и лощеному котелку, но он охотно посмеивался над остротами товарищей. При свете заходящей луны по мрачной серо-коричневой улице разливалось гротескное веселье, поскольку в конце пути всех ожидало