разница: Дахау – концентрационный лагерь, Майданек – лагерь уничтожения – хмуро пояснил Карстен.
Эберхард согласно кивает, стараясь не глядеть на меня. Карстен тоже смотрит куда-то в пламя камина и продолжает…
– В Дахау пытали и издевались, а доктор Рашер проводил бесчеловечные опыты. В Майданеке было все то-же самое, плюс крематорий.
– Было? – Эберхард изумленно смотрит на Карстена.
Мы таращим на него глаза. За кого же он нас принимает? Развивать тему, однако, было бы неразумно. А хозяин продолжает свой рассказ. Итак: Дахау и Майданек… Для обоих это оказалось последней каплей, но повели они себя по-разному. Отто, отслужив свое в Дахау, отбросил всякую осторожность, вышел из СС и начал открыто обличать режим, в том числе и в разговорах с иностранцами. Имперскому министерству народного просвещения и пропаганды во главе с самим Геббельсом пришлось приложить титанические усилия, чтобы представить обличения Рана брюзжанием обойденного наградами ученого. Благодаря тому, что примирительно настроенные французы, англичане и прочие американцы сами хотели этому верить, режиму удалось заглушить голос Отто. Но Ран не сдался и продолжал твердить свое. Друзья за границей предлагали ему убежище, но он не соглашался покинуть родину. Разумеется, люди из СД не были намерены долго это терпеть. Официально было объявлено о самоубийстве, проглоченном яде, но Эберхард-то знал, что смерть от цианистого калия считалась позорной в их университетские годы и Отто, если бы и захотел покончить счеты с жизнью, предпочел бы кинжал. Впрочем, цианистым калием там и не пахло. Эберхард сам разговаривал с местным охотником, нашедшим замерзшее тело Отто в окрестностях Зёлле, городка в австрийском Тироле. По его утверждению, вокруг было много тщательно затертых следов лыж и горных ботинок, а неподалеку он нашел два свежих окурка сигарет разной марки. СС не прощали отступничества.
Сам Эберхард выбрал иной путь.
– Я пошел дальше Отто – говорит он – Он бы не предал свою страну. Впрочем, он не видел печи Майданека.
Кабан затаился и все эти годы прозябал на скромной должности архивариуса при штаб-квартире Аненэрбе. А еще он хранил доверенный ему Раном таинственный артефакт. Отто нашел Зеркало в пещере по Монсегюром. Оно не похоже на Зеркало Веды: это не медная полированная пластина, а прозрачное стекло с золотой амальгамой на тыльной стороне. Но, также как и то Зеркало, оно умеет пронзать времена. Сейчас в нем Аня и Эйтан. Лицо моей единственной застыло маской страдания. Это больно, но я стараюсь не подавать вида.
– Тут настоящий курорт, любимая – говорю я деревянным голосом – Нашу деревню совсем не бомбят и кормят наотвал, правда в основном картошкой, поэтому твой муж окончательно обленился и начинает толстеть от сельской жизни. Вот вернусь и пойду с тобой на йогу.
Аня молчит, она все понимает и старается не плакать. А я бы поплакал, но стесняюсь Эберхарда, ведь агенты НКВД не плачут.
Мы