давал посмотреть из своего архива?
– Да… – неуверенно протянула она, пока вдоль позвоночника ползли леденящие сердце мурашки. – Может, и на видео.
Признаваться, что Ден никогда не показывал ей ничего сам, было совсем не к месту. Яра поежилась.
– Ну вот. Давай. Пойдем, – теперь уже Макс потянул ее за рукав.
Яра подчинилась и продолжила путь без малейшего сопротивления, хоть при этом никак не могла оторваться взглядом от расписной скамейки. Что-то в ней манило ее, проникало в самые глубины сознания, пытаясь вытянуть наружу забытые воспоминания… Сходства, ассоциации или нечто подобное. Она прищурилась, стараясь рассмотреть каждую деталь в удалявшейся фигуре. Лунный свет, казалось, тускнел по мере того, как они с Максом уходили все дальше и дальше от этого «сквера», пока наконец скамейка вместе с аккуратно подстриженным газоном и цветами совсем не растворились во мраке ночи. Тень острова поглотила их так, будто их здесь никогда и не существовало, если бы не настойчивая, как репейник, мысль о том, что Яра точно уже где-то видела все это.
Она продолжала копошиться в своих мыслях, постоянно оглядываясь назад и спотыкаясь на каждом шагу. Макс тяжело вздохнул, когда она едва не упала прямо ему на руки, но ничего не сказал ей в укор. Хороший парень. Самый лучший парень. Ей следовало бы поблагодарить его за терпение, но голова была занята совсем иными вещами. Бледно-голубые мазки краски, нанесенные неравномерным слоем. Большие застывшие навечно разноцветные капли по краям скамьи. Полинявший узор на спинке… Ей самое место в детском саду, который был закрыт лет двадцать назад.
А ведь когда-то ее водили в сад с очень похожими скамейками. Папа ее отводил…
Яра снова чуть не упала, споткнувшись о собственные ноги. От внезапно врезавшихся мыслей об отце в ее и без того тревожный круговорот раздумий ей почти что стало дурно.
Яра хранила каждую встречу с отцом, как драгоценные камни в шкатулке памяти. Каждый миг их общения был запечатлен в ее сознании с такой точностью, будто мозг обладал магической способностью фиксировать мельчайшие детали и помнить их без малейшего искажения. Как бы много времени ни прошло с того дня, когда они вместе сидели у постели больной матери, стоило лишь закрыть глаза, и перед ней возникало его лицо – каждая линия, каждая складка, каждый волосок. Будто он стоял прямо перед ней, живой и настоящий. Если бы она в свое время научилась нормально рисовать, то без труда бы воспроизвела его точный портрет. И повесила ему на могилу.
Яра не знала, что испытывала по поводу смерти отца. Все чувства к нему будто схлопнулись в тот момент, когда ей сообщили о его пропаже. А затем, через неделю, они взорвались, как вулкан, когда она увидела его в морге. Тело, разлагающееся, раздутое и бесформенное, уже не походило на человека, которого она знала. Оно казалось чужим, но анализы и другие доказательства неумолимо свидетельствовали, что это действительно он. Яра стояла там, неподвижная, как статуя, но не проронила ни слезинки. В отличие от ее матери.
Если Яра и плакала потом, то только из-за