мне всегда неудобно и жестко. Однажды, еще лет тридцать-сорок назад, точно не помню когда, помню только, что была зима, – и у меня появилась внезапно какая-то пустота внутри, вроде тумана, что поднимается над океаном каждый раз перед грозой, а потом на несколько дней возник невыносимый жар во всем теле с ломотой костей, их будто стало выкручивать каким-то металлическим кривым ломом. Я бредил, меня окутывало то в одно позорное воспоминание, то в другое постыдное, и мне казалось, что меня постоянно топят чьи-то невидимые, но очень крепкие и сильные руки. Я захлебывался и отплевался. И там, в этой лихорадке, корчась и подползая к берегу, я исцарапал все руки и колени, я молил о прощении кого-то невидимого, весь мокрый и озябший, и мне почему-то от этого становилось теплее, но потом все равно всё повторялось снова и снова. Несколько раз мне казалось, что я покидаю этот солнечный мир, но каждый раз сознание ко мне возвращалось. Вновь и вновь. Понять бы только зачем? Иногда пытаюсь представить, что от меня останется, кроме разложившегося трупа, который будет глодать неделями моя кошка, так как живу я совсем один, и кормить ее будет некому. Вот ее жалко. Очень давно я боялся засыпать, потому что боялся не проснуться. Настолько мое состояние было мне непривычно и противно. Никогда ничего подобного я не испытывал. Я даже приготовился уже к собственной смерти. Затем в один из дней мне внезапно стало легче, да так резко, что слабость, которая меня одолела, просто свалила с ног. И такой обессиленный и неподвижный, я вдруг осознал, что это для меня было неким наказание, за мое недостойное поведение, за мою заносчивость и за те редкие прошлые издевательства над другими. Ведь я тогда еще сам не знал, какого это быть взрослым, а уже спешил всех критиковать и осуждать. Поняв жизнь, я стал исправляться. С тех пор я решил измениться, решил посвятить себя другим, ну то есть я и раньше интересовался другими, но теперь я своей целью поставил заставить каждого взрослого хоть раз при мне улыбнуться. Раньше помню: помогу перейти дорогу незнакомой бабушке, и она мне скажет: «спасибо!», и я не забуду до сих пор, как мне от этого становилось теплее внутри, чем было прежде. И тогда еще ребенком я никак не мог понять, почему сделав что-то хорошее не себе, а другому человеку, то есть потратив свои силы и время на кого-то, мне самому становилось от этого так хорошо, будто бы я сам себе помог. Будто светильник внутри зажегся. Странное чувство: будто я всем раздавал деньги, а сам становился при этом только богаче.
*
В детстве я всему удивлялся, ходил можно сказать «с открытым ртом», вертя головой по всем сторонам. Чуть позже, когда я потерял интерес к жизни, мне показалось, что я потерял то самое первозданное любопытство. И только теперь на старости лет, начинаю понимать, что это было наоборот отрицание удивительного. Раньше я отказывался чему-то удивляться, всё, даже самое странное, казалось мне обыкновенным. И со всем самым необычным я вел себя всегда, как с обычным. Вот и сейчас в старости стараюсь ничему не удивляться. Вообще ничему, даже тому