поэзия трубадуров, так увлекавшая в то время итальянскую молодежь, будила в них не одни только стремления к блестящим пиршествам и прославлению любви, возбуждая в них также и возвышенные чувства. Эта сторона поэзии не могла не оказать особенного влияния на впечатлительную душу Франциска, остававшегося, несмотря на разгульный образ жизни, нежным и чувствительным юношей, никогда не позволявшим себе ни одной грубой, неприличной выходки, ни на словах, ни в поступках. Франциск старательно избегал пошлости – его привлекало лишь то, что возвышалось над общим уровнем. Он страшно увлекался рыцарством и стремился подражать рыцарям, в которых всегда готов был видеть свой идеал. Он не мог оставаться нечувствительным к чужим страданиям. Вид бедняка всегда действовал на его впечатлительную душу… Когда ему случалось во время оргий наталкиваться на нищих, просящих подаяния, вид их всегда глубоко действовал на него. Он моментально забывал обо всем, как-то невольно ставил себя на место нищего и, проникаясь его положением, отдавал ему все, что у него было, деньги и даже одежду.
Однажды он был занят с покупателями в лавке отца. Туда вошел нищий и попросил у Франциска подаяния именем Господа. Франциску было не до нищего, и он довольно нетерпеливо отказал ему, но тотчас же раскаялся. Он сказал себе, что если бы нищий обратился к нему именем графа или барона, – он наверное не отказал бы ему так грубо. Франциску стало стыдно: повинуясь своему душевному порыву, он бросился из лавки вслед за нищим и вернул его.
Отец Франциска сначала смотрел на поведение сына довольно снисходительно. Ему нравилось, что тот водится все со знатными господами и сорит деньгами, как какой-нибудь важный вельможа. Бернардоне утешал себя тем, что он может посредством торговых операций восполнять ущерб, производимый сыном в его кармане. Но вскоре чересчур громкие похождения и расточительность Франциска начали не на шутку тревожить Бернардоне, и он пробовал удержать его, но бесполезно.
Как раз в это время политические события заставили встрепенуться всю Умбрию и Италию. После очень грозной борьбы с империей союзные республики добились признания, отняв у Фридриха Барбароссы почти все прерогативы власти, предоставив ему только одни ее наружные знаки да отличия. После битвы при Леньяно надежда на освобождение охватила всю Италию; все сердца забились в унисон, и можно было ожидать, что Италия восстанет как один человек и окончательно свергнет иго иностранцев. Но – увы – раздоры были слишком сильны: пробужденное было стремление к свободе не могло побороть их, и преемник Барбароссы еще сильнее дал почувствовать Италии тяжесть своей руки.
Однако движения идей он остановить не мог. Проснувшийся дух свободы все-таки заявлял о своем существовании, и даже маленький городок не оставался безучастным в борьбе, которая велась за независимость. Конечно, он понес за это тяжкое наказание; у него были отняты его привилегии, и он должен был подчиниться