наделял власть средствами бюрократического контроля над рабочими местами трудящихся, их жильем и питанием. Более того, против бастующих работала государственная монополия в печати, на радио и в публичной сфере. Но что самое главное, бастующие были пойманы в ловушку социалистического лексикона классовой борьбы [615]. Каганович в своем отчете для Сталина тоже прибегал к штампам, однако в отличие от рабочих режим, прибегая к большевистскому языку, черпал из него силу: в условиях «капиталистического окружения» Каганович мог заявить, что рабочие, критикуя действия властей, играют на руку империалистам. Посредством угроз он заставил большинство бастующих возобновить работу, после чего ОГПУ арестовало организаторов забастовок и должностных лиц, обвиненных в сочувствии рабочим [616].
Вынужденные уступки, частные извинения
В ходе первомайских парадов 1932 года советский режим впервые публично продемонстрировал успехи в деле механизации Красной армии, причем не только в Москве, но и в Ленинграде, Харькове, Киеве, Тифлисе и Хабаровске [617]. В тот же день дала ток первая очередь Днепрогэса, и этот запуск обошелся без осложнений. («Мы говорим с крыши величайшей большевистской победы», – надрывалось советское радио [618].) Однако ни танки, ни электричество не могли ни накормить, ни одеть рабочих [619]. 4 мая Сталин провел на Политбюро дискуссию, итогом которой стало снижение заданий по хлебозаготовкам и согласие на рекомендованную специальной комиссией закупку сотен тысяч голов скота в Монголии, Западном Китае, Иране и Турции [620]. 6 и 10 мая режим издал указы о сокращении задания по хлебозаготовкам для колхозников и оставшихся крестьян-единоличников с 22,4 до 18,1 миллиона тонн. В то же время задание для совхозов было поднято с 1,7 до 2,5 миллиона тонн, и новое общее задание было установлено на уровне 20,6 миллиона тонн. Это составляло всего 81 % от реальных поставок в 1931 году. В указах даже запрещалась дальнейшая ликвидация единоличных крестьянских хозяйств, приказывалось вернуть конфискованный скот и положить конец беззаконию и говорилось, что после выполнения заданий по сдаче государству хлеба нового урожая (в качестве крайнего срока устанавливалась дата 15 января 1933 года) крестьяне были вправе продавать излишки непосредственно потребителям на «колхозных рынках» [621].
Это происходило во сне или наяву? Еще совсем недавно, на партийном пленуме в октябре 1931 года, Микоян от имени Сталина решительно отверг все предложения разрешить сельскую торговлю по рыночным ценам после выполнения обязательств перед государством [622]. А теперь крестьянам разрешалось иметь коров (но не лошадей), обрабатывать свои семейные наделы и продавать значительную часть плодов своих усилий по рыночным ценам [623]. Вообще говоря, частная собственность на средства производства оставалась под запретом (семейные наделы нельзя было продавать и передавать по наследству). И все же выходило, что крестьянам нужно создавать