я никогда никому не говорю его имя. Это как отдать его частичку. Со временем я полюбил таинственность. Кажется, это единственное, что может сделать нашу жизнь загадочной и волшебной. Наиболее обыденная вещь может стать прекрасной, стоит только скрыть ее. Покидая город, я никогда не рассказываю своим близким, куда направляюсь. Иначе, я не получал бы от этого никакого удовольствия. Могу сказать, что это плохая привычка, но, странным образом, она придает жизни романтики. Ты, наверное, считаешь меня полным дураком из-за этого, не так ли?
– Нисколько, – ответил лорд Генри, – нисколько, дорогой Бэзил. Ты, кажется, забыл, что я женат, а одна из прелестей семейной жизни заключается в том, что она делает обман необходимым для обоих. Я никогда не знаю, где моя жена, а она и понятия не имеет, чем я занимаюсь. Когда мы встречаемся, а это приходится делать время от времени, чтобы вместе пообедать или посетить герцога, мы рассказываем друг другу полную чушь с невозмутимым видом. У моей жены это получается просто замечательно, честно говоря, даже лучше, чем у меня. Она никогда не путается в своих рассказах, а вот со мной такое случается всегда. Однако, когда она выводит меня на чистую воду, то не устраивает ссор. Иногда мне даже хотелось бы этого, но она просто смеется надо мной.
– Я не люблю, когда ты так говоришь о супружеской жизни, Гарри, – сказал Бэзил Голуорд, направляясь к двери в сад. – Я считаю, что ты замечательный муж, но ты почему-то упорно стесняешься своих добродетелей. Ты необычный человек. От тебя не услышать моральных слов, но и не дождаться аморальных поступков. Весь твой цинизм – это просто игра на публику.
– Быть естественным это наиболее бездарная игра на публику, – со слезами смеха на глазах сказал лорд Генри, когда юноши вышли в сад и присели на бамбуковую скамью, стоявшую в тени высокого лавра. Солнечные лучи пробивались сквозь гладкие листья. В траве дрожали белые маргаритки. Через некоторое время, лорд Генри достал часы.
– Боюсь, мне пора идти, Бэзил, – пробормотал он, – но перед тем как я уйду ты должен ответить на мой вопрос.
– Какой именно? – Спросил художник, не поднимая взгляд от земли.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Да нет, Гарри.
– Что ж, я повторюсь. Я хочу, чтобы ты объяснил, почему ты не собираешься выставлять портрет Дориана Грея. Я хочу узнать настоящую причину.
– Я уже рассказал тебе настоящую причину.
– Нет, ты сказал, что вложил слишком большую частичку себя в портрет. Не будь ребенком.
– Гарри, – сказал Бэзил Голуорд, глядя ему прямо в глаза, – любой портрет, написанный с чувством – это портрет художника, а не натурщика. Натурщик это лишь случайность. Это не его художник отражает на холсте, а скорее самого себя. Причина, по которой я не буду выставлять эту картину, заключается в том, что я боюсь, что раскрыл на ней тайну собственной души.
– И что же это за тайна такая? – С улыбкой спросил лорд Генри.
– Я расскажу, – смущенно ответил Голуорд.
– Я