оглядывайся.
Он оглянулся.
Пустота дрожала, как экран телевизора с разбитой трубкой, мерцая статикой. Вдали, на ржавой табличке, прикрытой льдом, свет фонаря выхватил символ – три спирали, сплетённые в треугольник. Такой же красовался на обложке его диссертации, сожжённой в печке института в лихие девяностые. Тот самый знак, что был выгравирован на дверях «Отдела №9», куда он заглянул случайно в последний день работы – и увидел клетки с крысами, чьи глаза светились в темноте ядовито-зелёным.
И тогда, как удар тока, пришло понимание: тени не преследовали его. Они вели. К краю карьера, где земля обрывалась в чёрную пасть, откуда пахло серой и мокрым металлом. Туда, где в снегу виднелись свежие следы – маленькие, размером с детский ботинок.
Тишина…
Городок спал, укутанный в саван из звёзд, чьи холодные иглы пронзали дымку зимнего инея. На крышах облупленных пятиэтажек, там, где когда-то красовались флюгеры в виде спутников, теперь качались сосульки – хрустальные кинжалы, готовые упасть в такт чьему-то замерзшему дыханию. А карьер, чернея за спиной у спящих, раскрывал жабры, поросшие инеем-чешуёй: из его глубины, выползал туман, густой как мазут, обволакивая развалины института, где ржавые рельсы ускорителя частиц вели в никуда, словно путь в забытое измерение. Он шипел, этот туман, шептал обрывками лозунгов – «Пятилетку в три года!», «Космос наш!» – и лизал ступени домов, где за зашторенными окнами старушки вязали носки под треск телевизоров, показывающих рекламу микрозаймов. Готовился проглотить. Припоминать. Напоминать.
Ибо призраки прошлого не спят – они дремлют, свернувшись в забытых чертежах, в щелях панельных стен, в пустых глазницах плакатов с улыбающимися комсомольцами. Они просыпаются не от крика, а от шёпота – когда дрогнет рука, зажигающая свет в подъезде, где лифт сломан с 1993-го; когда взгляд зацепится за трещину в асфальте, повторяющую контуры границ исчезнувшей страны; когда кто-то в темноте, сжимая в кармане фото пропавшего ребёнка, слишком громко подумает: «А что, если…».
Тени уже ползли по карьеру, сливаясь с силуэтами разграбленных лабораторий. Триспиральный символ, высеченный на ржавой двери бункера, светился слабым зелёным – как циферблат тех самых часов, что остановились за минуту до полуночи.
Глава 1. Расщеплённый круг
Столица, утро 19 декабря
Квартира Збигнева дышала ледяной стерильностью казармы. Каждая книга на полках – солдат в строю, корешки выровнены по линейке, пыль казнена тряпкой начисто. На дубовом столе, словно музейный экспонат, стоял фарфоровый сервиз – белоснежные чашки с позолотой, украшенные синими виноградными лозами. На дне каждой – клеймо мануфактуры 1968 года, словно дед-дипломат привёз их в чемодане с пеплом ушедших времен. Над сервизом висело фото: молодой Збигнев в оранжевом тренировочном комбинезоне, застывший на фоне гигантских ракетных антенн Звёздного городка. Снимок пожелтел, но стальная