матери заострился. Губы, похожие на бутон, растянулись в тонкую улыбку и слегка подергивались одним из уголков.
– И все же Элла опоздала.
Я потянулась к ней, но она отступила. От волнения вокруг ее рта расходились морщины.
– Сегодня утром состоится церемония золочения. Бабушка просит, чтобы ты ей помогла.
Сердце подпрыгнуло так, что застучало в диафрагме.
– Это же…
– Обязанность Эллы, – закончила за меня мать. – Но поскольку Эллы больше нет с нами, все перераспределили. Не подведи бабушку. Не сегодня, Пен.
Я кивнула и пробормотала что-то вроде обещания очень постараться, но в голове эхом раскатывались ее слова «больше нет с нами».
Мать считает, что Элла мертва. Не опоздала. Не попала в беду.
Умерла.
Ну уж нет. Этого не может быть.
По кристаллу Эллы станет ясно, что с ней. Кристаллы не лгут. Если Элла осталась в живых, в ее кристалле будет кружить радуга.
Я закрыла дверь спальни и поспешила в столовую за матерью, выпрямившей спину.
Кристалл Эллы висел рядом с моим. Ярко-розовый оттенок сочетался с темно-радужной сердцевиной. Слабые завитки серебряного тумана вились и клубились внутри него, словно дым от наших костров.
Напряжение, свернувшееся твердым комком под ребрами, ослабело.
Линия жизни Эллы привязана к кристаллу. Она мерцала и подрагивала, но не оборвалась. Она трепетала по краешку всех моих чувств, словно бражник, взмахивающий крыльями.
Я проскользнула на свое место. Мила бросила на меня взгляд. Глаза у нее покраснели так, будто она плакала.
Мила никогда не плакала.
Пустое место Эллы за столом зияло, словно зубастая пасть, которая угрожала съесть нас заживо, если мы будем слишком много на нее глазеть. Элла в беде, и мы ничем не можем ей помочь. По Смерти мы ходим в одиночку, иначе наши линии жизни перекрутятся. А спутанные линии жизни при пересечении завесы порвутся от натяжения. Интересно, кто сформулировал первое правило и так ли оно нерушимо на самом деле? Разумеется, если бы мы проявили осторожность…
Мила подвинула ко мне завтрак. От запаха сосисок и бекона у меня скрутило живот. Пересилив себя, я принялась жевать, но проглотить кусок бекона так и не удалось – он застрял у меня в горле. От беспомощности у меня сжималось нутро, все нервы от отчаяния были натянуты как струны… Однако завтрак шел своим чередом, словно никакой Эллы никогда и в помине не было.
Как быть дальше?
Кто знает…
Позабыв о дне рождения, я оставила бекон остывать на тарелке. Яичный желток превратился в оранжевое пятно. Все были в подавленном настроении. Я переводила взгляд с одной ведьмы на другую, а затем, сжав руки на коленях, произнесла:
– Она не умерла.
Эти слова прозвучали тише, чем я рассчитывала, но и так произвели должный эффект. Все, кто сидел за столом, окаменели, совсем как на картине. Под тяжестью взглядов одиннадцати пар серебряных глаз мне хотелось съежиться.
Бабушка