в виде полумесяцев от ногтей.
Со скрипом в коленях бабушка опустилась на пол у ванны. По этому движению я заподозрила, что она поняла, какие воспоминания пробудила во мне церемония золочения. Легко касаясь пальцами моей косы, она развязала ленту и разгладила спутанные волосы.
– В первый раз с Эллой было то же самое. Потом станет легче.
Сомневаюсь, что мне это нужно. Если от такого станет легче, я превращусь в чудовище вроде Смотрителя и Золоченых… или вроде бабушки. Всякий раз, как ее призывали для лечения Смотрителя, она возвращалась оттуда, отрезав напрочь очередную нить сострадания. Возможно, ее смягчило бы возвращение отца. Если бы мы могли повернуть золочение вспять, может быть, нам удалось бы исцелить и бабушку, и Милу, и мать. Мы снова вдохнули бы жизнь в их медленно угасающие глаза. А что, если тот невероятный нож, о котором говорила бабушка, был у Смотрителя и он втайне использовал его, чтобы бабушка потеряла свое я? Это могло бы столько всего о ней объяснить – хотела бы я, чтобы это оказалось правдой… Но мысль о Смотрителе, владеющем таким оружием, страшила меня до дрожи даже в горячей ванне.
Бабушка заметила, как я дрожу, и положила руку мне на плечо.
– Ты неплохо справилась утром, Пенелопа. Гораздо лучше, чем я ожидала, если вдуматься.
А еще я не уверена, что жду от нее одобрения. И я точно не хочу, чтобы она была со мной в банной комнате. Но спорить с бабушкой – все равно что говорить со стеной. Если я попрошу ее уйти, она пробудет здесь еще дольше.
Она нежно провела большим пальцем по моему виску, совсем как в детстве. Зимой я сворачивалась калачиком у нее на коленях в кресле-качалке у горящего очага и мы слушали отцовские истории. Его сказки были окрашены в оттенки моего детства: цвета весенних нарциссов, летних персиков и бескрайнего голубого неба. В те времена запах древесного дыма был предвестником сказки, а не ежедневного сожжения одной из ведьм моего ковена.
У меня до сих пор сохранились ощущения от отцовских сказок. Я до сих пор вижу образы, которые он рисовал перед моим мысленным взором при помощи слов, но прикоснуться к ним не могу. Когда я погружаюсь в воспоминания, в глубине души я пробую печенье, которое мама с Милой нагрели на печи. Огонь в ней был разведен на чарах угольной ведьмы. Мы купили банку с этими чарами на зимней ярмарке объединенных ковенов и понесли домой в небольшой лодочке – ее приводили в движение штормовые ветра, запертые в зачарованной серебряной шкатулке.
Мила и Элла сидели у папиных ног на тростниковой циновке, которую соткали наши тети. Хейли и Карлотта прокрались к нам через сад с травами, разделявший наши дома, и спрятались под одеялом. Их босые ножки были покрыты росой и пахли вытоптанной мятой и тимьяном. Мы слушали рассказы отца о том, как тысячу лет назад королевы-ведьмы собрали развеянные чары и объединились, чтобы создать из пустошей леса, а из песка – океаны. Небеса были расписаны солнечным светом и украшены луной ради того, чтобы услышать, как об этом рассказывал отец.
Он создал настолько сказочную картину былых времен, что я очень