прохожими.
Я выставила вперед согнутую в локте левую руку запоздало пожалев об отсутствии свитера под рукавом кожаной куртки. Хорошо хоть на внешней стороне были приличные металлические заклепки. Правда, не серебро, но твари однозначно будет невкусно. Надеюсь, она хоть не ядовитая?.. Почему тогда от нее так резко несет мертвечиной? А правой рукой направила ей в глаза Наткин фонарик и резко включила свет.
Не ожидавшая такой наглости ослепленная тварь громко и коротко взвыла, а потом резко бросилась на меня. Я только и успела, что сунуть ей локоть в пасть, а другой рукой воткнуть туда же фонарь. Этот нехитрый инструмент застрял у гиены в основании челюсти, и смыкательное движение, долженствующее распахать мне руку до кости, не получилось. А затем я сделала самую нелогичную глупость: ногой наступила твари на хвост, схватила обеими руками открытые челюсти и резко рванула в разные стороны, автоматически прошептав формулу распада нежити. И – получилось! Хрупнули кости, и тварь без единого вяка осела на землю. Потом разок дёрнулась, завалилась на бок и, приложившись башкой о булыжник, затихла. Я осторожно пнула ее ногой – тварь не дёрнулась. Наклонившись, я вынула из надорванной пасти фонарь – он ещё функционировал – и осветила морду гиены. Глаза были закрыты, но бока мелко подрагивали, быстро поднимаясь и опускаясь от еле уловимого дыхания. Блин, ни ножа, ни палки. Добить эту сволочь! Но чем?
Я осмотрелась и в свете фонаря обнаружила почти у моих ног тот самый булыжник, о который приложилась башкой экзотическая собачка. Ударить посильнее в висок и раздробить череп! Я подняла камень, разогнулась, отвела руку для удара, и тут обнаружилось, что у сцены «Ведьма убивает блудную псину» были зрители. Нет, не кошки, те смылись и больше не показывались. На дороге метрах в пяти от меня стояла дородная тётка, одетая в черную плюшевую, едва сходящуюся у нее на животе кофту, из-под которой спускалась вниз длинная тёмная юбка, прикрытая с фронтальной стороны некогда белым, а теперь довольно замызганным передником. На голове этой колоритной дамы был повязан красный платок, увенчанный спереди (нет, ну честное слово!) торчащими, будто маленькие ослиные ушки, кончиками того самого платка. Ни дать ни взять – самая настоящая гоголевская Солоха! Широкое, как блин, лицо этой колоритной особы удовлетворенно улыбалось, а маленькие поросячьи глазки поблёскивали злорадством и нескрываемым торжеством, будто она, а не я ухлопала эту тварь. Блеснул в свете фонаря небольшой белый кулончик из мышиного черепа, и я безошибочно опознала в тетке коллегу. За спиной деревенской ведьмы стоял мужик, голову и плечи которого покрывала серебрившаяся в лунном свете волчья шкура. Небритое лицо мужика, напротив, выражало какой-то дикий, животный страх. Он опирался на большую согнутую палку, переминался с ноги на ногу и мелко дрожал, так что это передавалось висевшему за спиной волчьему хвосту.
– Здрасьте! – вежливо сказала я. – Как хорошо, что вы тут мимо проходили! У вас