Отбросы. Алёна Макеева

кроме мамы и бабушки, – рассеянно выдал он. – Хм, – пожал он плечами, – суп, – ткнул он пальцем в кастрюлю.

      – Куда? – гаркнула я. – Проквасится же, – треснула я ему по руке, как своим девчонкам, когда они лезут пальцами в еду.

      – Вкусно же, – скуксился он, как ребенок.

      – Так, ну-ка марш руки мыть, – погрозила я ему пальцем. – Сейчас налью тебе, – отправила я его с кухни.

      Глеб, как мальчишка, поскакал в комнату. Хотя, о чем я, он и был мальчишка, совсем юный мальчик, который почему-то остался один и умудрялся справляться самостоятельно со всем в этом мире. Стало как-то страшно, с шестнадцати лет жить одному. Почему?

      Я повернулась привычным движением к столу. Хотя мебель была новая, но шкафы были расположены так же, как и когда здесь жила Оля и тетя Зина. Я достала тарелку, ложку, поставила на стол, достала половник и налила суп, положила лимон, сметану, несколько оливок. Глеб появился в дверях уже одетый, с охапкой коробок от пиццы и пустыми бутылками.

      – Открой пакет, пожалуйста, – кивнул он на рулон мусорных пакетов.

      Я открыла один, он засунул все в пакет, помыл руки и сел за стол.

      – А ты? – поднял он на меня взгляд.

      Я поняла, что тоже ничего сегодня так и не поела.

      – Давай вместе? – встал он и достал мне тарелку, налил, очень красиво сервировал все и поставил передо мной. – Боже ж, как вкусно-то, Надя! – простонал он, уплетая суп за обе щеки.

      Я улыбнулась, глядя, как он лопает, аж вылизал тарелку и попросил добавки, все время расхваливая мои, надо сказать, довольно скромные кулинарные способности.

      – Глеб, а можно вопрос? – не выдержала я, когда он принялся за вторую тарелку.

      – Конечно, – лучезарно улыбнулся он. – После такого тебе можно все, – хохотнул он.

      – Где твой отец? – строго посмотрела я на него.

      – На работе, наверное, – пожал он плечами. – Не знаю, он не звонил мне сегодня еще.

      – Почему он живет отдельно? – спросила я в лоб.

      Глеб потупил взгляд и поджал губы.

      – Слушай, – начал он совершенно серьезно и от его детской непосредственности не осталось и следа, – чего ты хочешь?