и снова кружат возле ног над тропинкой.
Договариваемся встретиться через полчаса на скамейке возле дома Вальта, пойдём на Острова.
Наша деревня – в сорока километрах от Москвы. Это сейчас кажется, что близко… но время меняет расстояние, тогда, в шестидесятые, казалось довольно далеко… Ближайшая железнодорожная станция – Трудовая. От станции – нужно два километра пешком или на попутке. Деревня вытянуто разлеглась на возвышенности, чуть сползая с пригорка к воде. Дома – по обе стороны просёлочной дороги, изрытой ямами, полными дождевой воды. Вдоль заборов, по обе стороны от дороги, вьются тропинки, а всё остальное придорожное пространство заросло высокой жирной травой и лопухами.
Деревня делится на две почти равные части: «тот конец» и «этот конец». Столь размытые понятия привычны каждому жителю – от мала до велика. Можно просто объявить родителям: мы идём на тот конец – и всем всё ясно.
Условная граница между концами – Острова. Острова – это старые торфяные выработки, превратившиеся в заросшее молодыми берёзами болото, расположенное почти посередине деревни. Мы живём на этом конце. У нас – заросший зелёной ряской пруд, огромная липенка, на которой вывешивает афиши киномеханик, и кладбище с разрушенной часовенкой. На том конце – клуб, где крутят кино, и ферма. У нас – мелких пацанов – на каждом конце своя компания. Мы знаем друг друга, но пока не смешиваемся – так сказать, дружба по территориальному признаку, – лишь иногда пересекаемся для совместных игр в казаки-разбойники – конец на конец.
Островов мама боится панически, мне категорически запрещено там появляться. Сейчас я понимаю почему: есть там такая небольшая трясина… когда на спор бежишь по зелёной, изумрудно-яркой поверхности, она ходит волнами под ногами – вот-вот прорвётся.
Валет ударил берёзовой дубиной со всей дури так, что меня брызгами обдало. На поверхности, сплошь затянутой ярко-зелёной ряской, образовалось коричневое окно чистой воды. Разбежалась ленивая волна. Лягушку отбросило в сторону. Лежала, выпятив белый в точку живот, на зелёном. Покачивалась. Одна лапка согнута, другая вытянута и мелко подрагивает. Рот широко раскрыт.
– Шестая, – гордо объявил Валет, утирая согнутой в локте рукой воду с лица.
Я отвернулся, чтобы не видеть. У меня на счету всего четыре.
Лягушек жалко – за что их так? Сидит спокойно, одна голова из ряски торчит, ничего не подозревает, а её… Зачем? А затем, что надо как все, как деревенские, – таким хочу быть, как они, – вот и бью.
Подошёл Кащей.
– Нормально. У меня – девять!
Точно врёт. Он на это мастер.
– Надоело! – Кащей, размахнувшись, швыряет свою палку почти на середину болотца. – Погнали на ямы?
Ямы – это забетонированные квадратные бункеры для хранения силоса. Метра три глубиной. Сейчас начало лета – пустые. Только на дне остатки перегнившего прошлогоднего силоса. Склизко, ноги по щиколотку утопают, и воняет. В углу – доска с набитыми поперёк перекладинами, иначе не вылезти.
Мы – за мышами. Если