Я уже год, как не травлю свой организм.
– Ты бросил, потому что тебе врачи запретили, а я абсолютно здоров.
– Лучше бросить самому, чем ждать, пока тебе запретят.
– А я всё-таки подожду, – хитро прищурился генерал и жадно вдохнул следующую порцию никотина в лёгкие.
Не торопясь, он открыл верхний ящик письменного стола, достал папку и протянул полковнику.
– Держи. Здесь список отъезжающих. Твоими подопечными являются только актеры и балетмейстеры. Всеми другими службами театра будут заниматься майор Прохоров и подполковник Сычев.
– Ясно.
– Смотри в оба, чтобы никто не сбежал. Париж для этих балетных, что Мекка для мусульманина.
Полковник удивлённо взглянул на друга:
– Это почему же?
– Да потому, что там искусство русского балета ценится очень высоко. Главный балетмейстер «Гранд Опера» и тот – наш бывший, – генерал сделал небольшую паузу и, стряхнув пепел с кончика папиросы, пытливо взглянул на друга сквозь очки. – В Париже осела и небезызвестная Матильда Кшесинская. Слышал, небось, про такую?
– Кто ж про неё не слышал! А она разве ещё жива?
– Жива. Только теперь она зовётся великой княгиней Романовской-Красинской. С самого начала карьеры водила шуры-муры с Романовыми и умудрилась-таки, сучка, одного из них на себе женить!
– Видать, была большая искусница по этому делу, – усмехнулся полковник.
– Нельзя допустить, чтобы твои подопечные встретились там с этой «искусницей», – строго прервал его генерал. – Да и вообще будь начеку! Не исключено, что кто-нибудь из солистов способен предать Родину и остаться. А ведь наши танцоры – очень дорогой товар.
Увидев, что Кудряшов погрузился в изучение списков, генерал встал, подошёл к окну и приоткрыл плотно задёрнутую штору. Из открытой форточки подуло морозным ветром. Большими хлопьями шёл снег. Часы показывали только начало пятого, но, как всегда зимой, в это время уже зажглись фонари и был ясно виден хорошо подсвеченный монумент Дзержинского, стоящий посреди Лубянской площади с большой снежной шапкой на голове. «Целый день валит снег, – подумал Павлов. – Валит и валит! А ведь через пару часов домой ехать». Ехать от Лубянки было недалеко, но только квартира, в которой проживал генерал, находилась в самой глубине длиннющего двора, и он был уверен, что дворник опять не успеет прочистить там дорожку для машины. Перспектива тащиться пешком от ворот в такую метель портила и без того не радужное настроение. Павлов вернулся в своё кресло и затушил остаток папиросы в большой хрустальной пепельнице.
– Ведь этим балетным никакого иностранного языка знать не надо, – продолжил он, и в его голосе чувствовалось явное раздражение. – Эти стрекозлы, мать их, разговаривают со зрителем исключительно ногами, руками и такими умопомрачительными прыжками, что диву даёшься! А кто их всему этому научил? Мы! Так и работать они должны на нас, а не украшать труппу всяких там зарубежных театров. Ясно?
– Ясно, –