к нему в том числе. Стало всё ровно, плавно, спокойно и серой ткань вышито. Эдик и его мать вошли в свою двушку и провели свой обычный вечер, как и у всех семей. Да их разделил берлинской стеной несуществующий образ, но ничего уже не поделать. Молодой Эдуард принял решение уже давно…
В приготовленный час, когда храп был уже слышан за картонной стеной, контрольно позвонил отцу, сказал, что намерен ехать с ним уже завтра. Тихо раздвинув шторы и суматошно глядел на кошек, бегущих прочь по теплотрассе. Выпал совсем незаметно первый снег. Детская площадка пуста и где-то там за окном брожу другой «я» тот самый начертанный отцом и матерью простым карандашом и такой складный и толковый, что обидно даже как-то…
В снежной пыли стояла безлюдная дорога около дома всего в две полосы. На часах почти пять часов утра. На дорожку присел на заправленную кровать. Специально заправил, потому что решил оставить комнату в её исходном виде. Медленно хлопаю сонными глазами. Сердце уже немного волнуется, от этого мерзнут руки. Рюкзак почти пустой: паспорт, сворованные деньги из заначки, всякие бумажки, чеки и выписки, зарядки, одним словом барахло. Решил взять записную книжку – буду пописывать. Смотрю на стены, а у них есть звук – он холодный, тихий. Он звучит как продолговатый гул далёкого ветра. Наверное, это не верно, но мне теперь весь мир мне интересен. Как же так? Как же? Ну вот так вот вышло! Искусство, музыка, природа, люди – я всё это в какой-то мере пропустил, понимаешь? Понимаю…
Эдик тихо прошел по коридору и прикрыл входную дверь, ключи оставил на тумбочке. Посеменил ногами по лестнице. Темно, но терпимо – видны очертания и силуэты почтовых ящиков и стен. Нащупал мелкую кнопку, пропищал домофон. Родная пустынная улица. Тропинка до проезжей части. Руки в карманах теперь вспотели от излишних нервов и снова успели замёрзнуть, потекли сопли. Да и к тому же ветер поддувал так, что его трясло как тряпку или простынь на натянутой верёвке для сушки во дворе.
На пустеющей двухполосной дороге вдалеке серость да зимняя хворь. Большое ТЦ совсем остыло и не светится, болотный многоэтажный раздрай архитектуры был почти безлюдным, только дворник мёл пустоту, а курьеры жужжали на своих электровелосипедах как зимние шмели. Утренняя сутолка еще не выделилась из бесконечного человеческого быта, но первые её проблески уже проявлялись в виде запаленных окон в одной из высоток. Где-то фиолетовое, где-то розовое, где-то рыжее или желтое. Возле ТЦ замаячил красный жигулёнок. Тонкий писк тормозов. Отец приоткрыл дверь и аккуратно захлопнув прошел перед машиной с некой встревоженностью и воздержанностью. Он неуверенно протянул свою руку к Эдику. Спешное рукопожатие и никаких эмоций. Рукопожатие как будто у пластиковых кукол в сценах пластикового кино. Они словно два деда в бурых ушанках вроде похожи, а по сути фронтовик и тунеядец – совсем по разные стороны.
– Совсем продрог, наверное, давно стоишь?
– Нет, минут пять от силы.
– Давай сюда рюкзак свой, еще вещи есть, бедняга?
– Нету.
– Ну и отлично,