хочешь добровольно обречь ее на это?! Боги… Да ты хоть знаешь, хоть можешь себе представить, каково это – пережить смерть собственного ребенка?! – Резко втянув воздух, Нейк грубо провел ладонью по лицу. Его плечи сотрясались в беззвучных рыданиях. – Молю Десять, чтобы ты, мой мальчик, даже в мыслях никогда с этим не столкнулся. Молю Десять, чтобы ты никогда этого не узнал…
Андрей сидел, по-прежнему упираясь дрожащими руками в холодную землю, и не мог выдавить ни слова. Перед его глазами одна за другой пролетали десятки картин собственной кончины. Он вновь представлял маму, то, как ей сообщают о его смерти, то, как она прибывает к Нейку, чтобы забрать его тело. Он представил ее безжизненное, опухшее после нескольких бессонных ночей лицо и пустые глаза, в которых окончательно померк весь свет, вся неуемная любовь и жажда к жизни, благодаря которой Люсия держалась все эти годы даже после того, как их покинул отец. Андрей всегда боялся ее пустых глаз. Он видел, как в них тухла частичка света каждый раз, когда врачи рушили очередную надежду на его ремиссию.
Глядя на Нейка Брея, Андрей все равно видел свою мать. В боли, что сквозила в его бледно-голубых, полных слез глазах, в тяжелом дыхании, в том, как часто поднимались и вновь, словно под неподъемной тяжестью, сутулились его плечи. Он вспомнил, как Лея однажды упомянула, что пару лет назад Нейк Брей потерял свою единственную дочь.
– Наши жизни принадлежат не только нам, но и тем, кто нас любит, – словно в ответ на его мысли, сказал Нейк. – Тем, кто отдал нам часть своего сердца. И если мы не готовы бороться ради себя, мы обязаны делать это ради них. Ты прав, с твоим заболеванием выживают единицы, поэтому я предоставляю тебе исключительные условия, я даю тебе все шансы, которых лишены остальные!
Андрей молчал. Сотни раз, пытаясь заснуть по ночам, он до покраснения глаз изучал потолок и размышлял о том, что отняла у него болезнь. О том, что приобрел, он не задумывался никогда.
– Есть один юноша, – продолжил Нейк, – старше тебя примерно лет на пятнадцать. Зовут Рейнир Триведди. Ни о каких его тяжелых болезнях в прошлом мне не известно, но едва ли его детство было лучше твоего. Сейчас он тщательно это скрывает, но его семья родом из серой зоны. – Мужчина коротко оглянулся, словно желая убедиться, что Андрей действительно в состоянии его слушать. – Рейнир потерял родителей, едва ему исполнилось пять. Его определили в приют на одной из дальних планет в Калиотской системе, там он и вырос.
Андрея передернуло, Калиотская система, насколько ему было известно, никогда не слыла оплотом благополучия.
– Его так и не усыновили? – проявил слабый интерес Андрей.
– Нет. Но это не помешало ему найти новую семью.
– Какую?
– Науку, – отозвался Нейк. – Рейнир рано увлекся физикой, а потом космической геологией. В двенадцать лет он выиграл грант на обучение в одной из кристанских геологических школ, а в девятнадцать, сразу после совершеннолетия, возглавил