иске за клевету на сто миллионов долларов» и «одном из крупнейших судебных процессов по делу о тру-крайме». Если я откажусь смягчить свои выводы о нем, меня уже ничто не спасет.
– Полагаю, нам следует считать друг друга противниками, – скажет он мне позже.
Винс – мы с ним общались на «ты», как, наверное, и положено настоящим противникам – был искусным оратором, и эта фраза относилась к числу его коронных. Наша беседа в тот день растянулась на шесть с лишним часов, и большую часть времени говорил он, выстраивая речь ничуть не менее ловко, чем во времена судебного процесса над Чарльзом Мэнсоном более тридцати пяти лет назад. В свой семьдесят один год, даже одетый неформально, Винс по-прежнему выглядел внушительно и получал явное удовольствие, пытаясь поразить меня масштабами проделанной им работы: кучей сваленных на столе из термостойкого пластика тетрадей, блокнотов, магнитофонных и рукописных записей, а также стопкой книг его авторства. Жилистый и подвижный, с яркими серо-голубыми глазами, он садился лишь для того, чтобы в очередной раз вскочить и начать тыкать пальцем мне в лицо.
Перелистывая страницы одного из своих блокнотов, он зачитал несколько явно отрепетированных замечаний. «Я порядочный человек, Том, и я собираюсь просветить тебя, насколько порядочен Винс Буглиози».
Именно так он и поступил – произнес заранее подготовленную «вступительную речь», которая длилась сорок пять минут. Он настоял, чтобы мы начали подобным образом. Он даже подрядил свою жену Гейл стать свидетелем этого процесса – на случай, если я потом попытаюсь исказить его слова. По сути, он превратил собственную кухню в зал суда. А в зале суда он был в своей стихии.
Буглиози сделал себе имя на деле Мэнсона, покорив страну историями о хиппи-убийцах, промывании мозгов, расовых войнах и опасных «кислотных» трипах. Винс, можете не сомневаться, сразу же и не один раз напомнил мне, что он автор трех бестселлеров, включая «Helter Skelter», его собственного расследования убийств секты Мэнсона и их последствий, ставшего самой популярной книгой в истории тру-крайма. Если в тот день он и казался малость взвинченным, что ж, я выглядел не лучше. Я планировал надавить на него, дабы прояснить кое-какие моменты в его поведении на процессе по делу Мэнсона. В книге «Helter Skelter» много неоднозначных мест: противоречия, умолчания, расхождения с полицейскими отчетами. Ее текст исходит от официального источника, так что мало кому приходит в голову подвергать сомнению содержание. Однако я нашел немало документов – многие из них были забыты на десятилетия и никогда прежде не публиковались, – которые указывали на связь Винса с множеством других важных для дела фигур, вроде инспектора по условно-досрочному освобождению, надзиравшего за Мэнсоном, а также его друзей в Голливуде, копов и юристов, ученых и врачей, имевших дело с Чарли. Помимо прочего, в материалах самого Винса нашлось подтверждение того, что один из его ключевых свидетелей солгал под присягой [1].
Порой мне становится интересно, заметил ли Винс, насколько сильно я нервничал во время нашей встречи. Обычно я не хожу в церковь, но в то утро отправился туда, чтобы помолиться. Моя мама всегда советовала мне обращаться к Богу, если я нуждаюсь в помощи, а в тот день мне не помешала бы любая помощь, какую я только мог получить. Я надеялся, что беседа с Винсом станет поворотным моментом в моем кропотливом семилетнем расследовании убийств «Семьи». К тому времени я опросил больше тысячи человек. На разных этапах эта работа приводила меня то к разорению, то к депрессии, то к опасению, что я превращаюсь в одного из «тех чудиков» – одержимого навязчивой идеей, сторонника теории заговора или просто сумасшедшего. Я терял друзей. Родные всерьез сомневались в моей нормальности. Сам Мэнсон пытался увещевать меня прямо из тюрьмы. Мне много раз угрожали. Я никогда не считал себя легковерным, но обнаруженные мной факты, связанные с убийствами секты Мэнсона и жизнью Калифорнии в шестидесятые годы, – факты, ранее казавшиеся мне невозможными, – явно свидетельствовали о двойных стандартах и умышленном сокрытии, в котором были замешаны департаменты полиции всего штата. А еще суды. А еще – и тут мне приходится сделать глубокий вдох, прежде чем я решусь это сказать, – ЦРУ.
Если бы мне удалось заставить Буглиози признать хоть какое-то мелкое прегрешение или проговориться о какой-нибудь второстепенной детали, я смог бы, наконец, взяться за распутывание десятков других нитей своего расследования. Быть может, мне даже удалось бы вскоре вернуться к нормальной жизни, какой бы она ни была. В самом крайнем случае я убедился бы, что сделал все возможное, чтобы добраться до дна этой, казалось, бездонной ямы.
Однако, наблюдая, как Винс у себя на кухне на протяжении нескольких часов скрупулезно аргументирует каждый пункт обвинения, я пал духом. Он тщательно отстроил защиту. Мне с трудом удавалось вставить хоть слово.
– Признаю твои заслуги в сборе сведений, – сказал он мне. – Ты нашел то, что не удалось обнаружить мне.
Максимально близок к успеху я оказался, когда он произнес: «Возможно, я кое-что упустил». Но потом он добавил: «Я никогда в жизни не сделал бы то, в чем ты меня подозреваешь! Понял? Никогда. Все мои действия идут вразрез с этим. И еще, Том: даже если бы у меня возникла мысль поступить