сельхозналога, списание недоимков за прошлые годы и изменение принципа налогообложения жителей сельской местности, а также за отмену привилегий для партийной номенклатуры. Но время руководства Маленковым Советом министров СССР было недолгим – в 1955 году его сместили с этой должности. А затем грянул XX съезд партии, разоблачение культа личности, публичное признание массовых сталинских репрессий. Для многих эти публикации о репрессиях стали настоящим шоком.
Слухи о том, что Хрущев замышляет что-то серьезное, что по его предписанию в архивах собираются документы про сталинские репрессии и среди прочего – компрометирующие материалы на Маленкова, Кагановича и Молотова, среди работников различных архивов поползли еще за полгода до XX съезда. Я помню, к отцу приехал из Москвы его товарищ, руководитель одного из московских архивов, он рассказывал, что скоро грядут большие изменения. Там, наверху, будет очень жарко, говорил он, им, руководителям архивов, прислали предписание составить свод документов про репрессии и те документы, в которых упоминалась фамилия Хрущева в составе троек, предписывалось уничтожить. «Мы девять мешков таких документов, связанных с Хрущевым, уничтожили», – сказал товарищ отца, этот старый архивист.
Уже позднее в воспоминаниях Судоплатова я встретил подтверждение рассказам товарища моего отца об уничтожении архивных документов, связанных с участием Хрущева в репрессиях тридцатых годов.
Уже тогда многие понимали, что Хрущевым движет вовсе не желание восстановить историческую справедливость (в этом случае он должен был начать с себя, говорить о собственных преступлениях), а желание расквитаться с ближайшим окружением Сталина. Это была обычная грызня внутри большевистской верхушки.
Современный обыватель, читая всякие брошюрки о тех страшных временах, задается вопросом, как в этих условиях могли жить люди – какими радостями они жили, любили ли они, как мы, ревновали и чем вообще они тогда жили. Но дело в том, что во всех этих исторических и псевдоисторических книжках сконцентрировано все жуткое и негативное, происходившее в те времена (количество репрессированных и так далее), а в реальной жизни оно было размыто на фоне других, более радостных и будничных событий. Большинство людей даже и не догадывалось о репрессиях и их масштабах. К тому же идеологическая машина этих репрессивных акций была так устроена, что у обывателя складывалось впечатление, что они направлены против той или иной враждебной строю социальной группы и сословия (зажиточное кулачество, священники и прочие). Немалую роль в неосведомленности обывателей в происходящих событиях играла индифферентность рядовых граждан к политической жизни: большинство людей, и не только у нас, в России, в реальной жизни живет маленькими радостями, не особенно интересуясь теми или иными политическими событиями: для кого-то удачей является затащить в постель смазливую девушку, другого интересует лишь продвижение по карьерной лестнице. Даже в изуродованных политических системах люди находили и находят стимулы для жизни, стремятся к карьерному росту. Основным стимулом обычно является то, что