бань, но они в реальности были такими же борделями, только обслуживали клиентов более высокого ранга.
Из двух оставшихся бань приличной выглядела только наша четвертая. Первая, находящаяся около автовокзала, и в советские времена имела репутацию помывочной для бездомных, и в постперестроечные времена именно такая публика туда и захаживала.
Мы с ним приходили в баню по понедельникам – льготный день для пенсионеров, но он, в то время еще не будучи пенсионером, приходил именно в этот день, чтобы найти достойных собеседников.
Пенсионеры величали его Князем, говорили, что он происходит из знатного шапсугского рода. Происходящие в бане разговоры касались прожиточного минимума, недавно принятой Думой пенсионной реформы. Смеясь, они говорили, что самая успешная финансовая пирамида в России – Российский пенсионный фонд: все в него отчисляют деньги, а воспользоваться отчислениями могут немногие выжившие.
После бани я частенько заходил к Вождю в гости. Он жил в трехкомнатной квартире возле Соборной площади. Хозяйкой этой квартиры была одна его родственница, которая на тот момент уже перебралась в Москву и ставшую на время бесхозной квартиру сдавала Вождю. Первая комната за исключением нескольких стульев была без мебели, – на стенах были развешены его картины, а вторая была чем-то вроде гостиной, в которой он принимал гостей. У него собирались различные социальные аутсайдеры, дауншифтеры – графоманы, какие-то спившиеся художники.
Он не раз говорил мне, что мечтает о персональных выставках, об авторских альбомах, но, насколько я знаю, у него была только одна персональная выставка в нашем Краеведческом музее – «Вячеслав Зенгин. Исход»: черно-белые офорты, на которых были запечатлены различные сюжеты переселения черкесов в Турцию в 1864 году.
Ко мне он относился странно. У него были совершенно нелепые представления обо мне. Кто-то из завсегдатаев его посиделок рассказал ему про моего отца, и на основании этих рассказов у него сложилось мнение, что я имею доступ к каким-то сведениям государственной важности. И в ожидании моего особого мнения он задавал свои странные вопросы на разные политические темы.
Спрашивал, например, о противостоянии со странами НАТО – возможна ли в ближайшей перспективе Третья мировая война.
Мои попытки уйти от ответа на эти странные вопросы (дескать, я знаю ровно столько же, сколько и любой обыватель), решительно им пресекались.
– Ну, вы, допустим, не совсем простой обыватель. В конце концов, ваш отец был секретарем у Левина, а потом у Воронка. Пусть это и фигуры не такого масштаба как, допустим, Молотов, и, возможно, небезызвестный Вячеслав Никонов и мог бы про вас сказать, что вы рядовой обыватель, но мы то знаем, что ваш отец тоже фигура по-своему значимая. И наверняка, я думаю, какие-то связи с теми, кто там, наверху, у вас остались.
Напрасно было ему объяснять, что за двадцать лет после развала СССР во властных структурах уже десятки раз менялись политические кланы и что о моем отце в лучшем случае помнят только местные краеведы и историки.
О своем прошлом