Но Кику больше не боится. Как только у него начинают болеть глаза, он бежит по морскому берегу. Бежит все быстрее, и металлическое колесо постепенно растворяется. А когда Кику бежит что есть мочи, исчезает совсем.
В этот день Кику бегал по берегу, прыгал с бамбуковым шестом, а потом направился в заброшенный шахтерский город. Острые углы разломанных кирпичей в бассейне для промывки угля, зеленоватые змеи, ползущие по бетону. Лишь тень Кику не шевелилась от порывов ветра. Давно он уже не бродил в одиночестве. Когда солнце светило так ярко, ему казалось, что он всегда жил летом. Когда началось это лето? Оно было всегда, с самого рождения. Пот стекал по его лбу и попадал в глаза.
«Говорят, я продолжал плакать в картонной коробке, пока из меня не вышла вся вода, не помню этого, наверное, тогда было жарко. Говорят, что, кроме меня и Хаси, нашли еще девять детей в состоянии клинической смерти. Все они умерли. Только я и Хаси сумели снова вздохнуть. Было лето. В остальные времена года все внутри меня дремлет. Летом очертания теней острые. Интересно, сохранилась ли в приюте та картонная коробка? Все, что она мне оставила, – это десять брошюрок по вязанию кружев. Полиция пыталась найти ее по отпечаткам пальцев, но не нашла. Вероятно, не было судимостей. Возможно, она любила вязать кружева. До сих пор, как увижу белую кружевную скатерть на столе, все внутри меня так и переворачивается. А Хаси достались цветы: лепестки свежей бугенвиллеи, рассыпанные в камере хранения. До сих пор Хаси бережно хранит засушенные лепестки».
По «безлюдной улице» гулял ветер. На вывесках с полустертыми буквами можно было разобрать: «Мясная лавка Сирояма», «Огни гавани» Дансхолл», «Велосипеды Камидзима», «Бар «Ниагара», «Ресторан «Цветочный дом».
– Эй, ты что, один?
Свернув с улицы, Кику увидел Гадзэру, который ковырялся в мотоцикле. Гадзэру покрасил волосы. На вымазанный в масле, пыли и поте лоб падала светлая челка.
– Достал меня этот карбюратор, Кику.
– Не дадите немного хлеба?
– Голодный, что ли?
– Мне совсем немного.
– Есть холодный рис.
– Лучше хлеб.
– Будешь есть?
– Нет, не я.
– Для собак?
Кику кивнул. Гадзэру принес большой кусок французской булки, обсыпанный мукой. Собаки больше всего любят французскую булку.
– Только не смей их убивать. Сам знаешь, сейчас «о-бон».
Кику разломил кусок пополам, сунул в карманы и поблагодарил Гадзэру.
– Постой, Кику. Говорят, что ты подкидыш?
– Да.
– Мать свою ненавидишь?
– Мать? Вы про ту женщину, что меня бросила?
– Да. Ненавидишь ее?
– Наверное.
– Ты хотел бы ее убить? Ну, ту, что тебя родила?
– Я ведь не знаю, кто она.
– Если убивать всех подряд, то рано или поздно доберешься и до нее.
– Не жалко