хочешь этим сказать?
– Ну, ей, наверно, уже приходилось задавать этот вопрос или, может, хотелось его задать – о ком-то другом, до меня?
Сэти сжала руки в кулаки и подбоченилась.
– Ты, видно, и сам не лучше этой девчонки!
– Не сердись, Сэти.
– Нет, буду! Буду!
– Ты же понимаешь, что я имел в виду.
– Понимаю, и мне это не нравится.
– О Господи, – прошептал он.
– Кто? – Сэти опять кричала.
– Господи! Я сказал «о Господи»! Я всего лишь сел поужинать, а меня дважды вывозили мордой об стол. Один раз за то, что я здесь сижу, а второй – за то, что я спросил, почему меня облаяли в первый раз!
– Она тебя не облаивала.
– Нет? А похоже на то.
– Послушай-ка. Я прошу у тебя прощения за нее. Я действительно…
– Ты этого сделать не можешь. Ни за кого ты просить прощения не можешь. Она сама должна это сделать.
– Тогда я позабочусь о том, чтобы она непременно это сделала. – Сэти вздохнула.
– Я вот что знать хочу: не тот ли она самый вопрос задала, что и у тебя на уме?
– Ох нет, нет, Поль Ди! Нет.
– Значит, у вас на этот счет разные мнения? То есть если она вообще со своим умишком способна мнение иметь.
– Извини, но я не желаю слышать про нее ничего дурного. Я сама ее накажу и отругаю. А ты оставь ее в покое.
Опасно, подумал Поль Ди, очень опасно. Для бывшей рабыни очень опасно любить кого-то так сильно, особенно своих детей. Лучше всего, он это знал по опыту, любить чуть-чуть; совсем немножко, чтобы когда сломают твоей любви хребет или запихнут ее в саван, тогда что ж, тогда у тебя все-таки останутся еще силы для другой любви.
– Почему? – спросил он ее. – Почему ты считаешь себя обязанной ее покрывать? Извиняться за нее? Она уже взрослая.
– Мне все равно, взрослая она или нет. Разве это имеет значение для матери? Ребенок есть ребенок. Ну да, они растут, становятся старше, но взрослыми?.. Как это – взрослыми? Для меня, например, это ровным счетом ничего не значит.
– Это значит, что если она что-то сделала, то должна отвечать за свои поступки. Ты же не можешь все время защищать ее. А что будет, когда ты умрешь?
– Ничего! Я буду защищать ее, пока жива, и когда умру – тоже.
– Ах так? Ну хорошо, с меня хватит, – сказал он. – Я ухожу.
– Да так уж оно есть, Поль Ди. Не умею я объяснить лучше, да только так уж оно и есть. Если мне придется выбирать – что ж, выбирать-то, собственно, будет нечего.
– В этом-то все и дело. Именно в этом. Я не прошу тебя выбирать. И никто бы на моем месте не попросил. Я думал… ну, я думал, ты сможешь… думал, тут и для меня место найдется.
– Она спросила меня…
– Так нельзя. Надо ей все прямо сказать. Объяснить, что дело не в том, что кого-то ей предпочли – просто нужно чуть потесниться, чтобы кому-то еще рядом с ней местечко нашлось. Ты должна ей это сказать. А если ты можешь это сказать и действительно