видели этого Дебретта, – это вы и мистер Рокингем, и ваше мнение о нем было моментальным. Тем не менее, дайте мне ваше впечатление о нем как можно полнее».
Гренвилл подался вперед, поглаживая пальцами большой синяк на лбу, который теперь окрасился в яркий фиолетовый оттенок.
«Он был опрятно сложенным парнем, я бы сказал, немного ниже меня ростом, и несколько легче. Бородатый, как я уже говорил, и много волос – пушистых и вьющихся. Послушайте, у меня возникла какая-то странная идея. Я держал ее при себе до сих пор, но поскольку старый Рокингем потерял самообладание и начал изливать вам свои горести, я тоже могу быть откровенным и искренним. Я рассказал вам, как я видел этого парня – силуэтом против света, и всего на секунду или две. Что-то в его телосложении напомнило мне Брюса Эттлтона – и что-то в его голосе тоже. Звучит идиотски, осмелюсь сказать, но это так».
«Довольно интересно», – сказал Макдональд. «То есть, когда вы увидели этот чемодан, вы не были так ошеломлены, как могли бы быть? Вы не рассказали об этом».
«Нет. Он бы сгорел в пылу – непреклонный
старый болван этот Нил. Напоминает мне директора моей подготовительной школы. К тому же, это открывает некоторые грязные пути».
«Какие?»
«Боже! Не стройте из себя невинного
иностранца. Вам это не идет. Послушайте, Нил сказал вам, что видел Дебретта с Эттлтоном, не так ли? Ну, тогда это не одно и то же лицо. Был и Дебретт. Следовательно, если парень, которого я видел, был Эттлтоном, это значит, что он
принарядился, чтобы выдать себя за Дебретта. Если это так, я снова говорю, что был Дебретт – когда-то был. Был определенно».
«Понятно. Если эта история имеет хоть
какой-то смысл, почему мистер Эттлтон оставил здесь свой чемодан. Чтобы его разоблачили?»
«Ну, на это можно смотреть по-разному. Этот
чемодан – примечательное дело, роскошный и все такое. На нем есть частная марка Attleton, так что его легко и приятно распознать на таможне. Он также покрыт яркими
этикетками, значит, этот чемодан много где поездил. Это не тот тип сумки, который я бы носил на улице, если бы не хотел, чтобы меня заметили, – и тем более не клал бы ее в такси. Лучше вернуться как-нибудь вечером с большим листом хорошей коричневой бумаги и веревкой и увезти его под навесом. Здесь нет подходящей
бумаги. Нет веревки. Много всяких мелочей, но неподходящих».
«Вполне. Это идея. Теперь, отбросив все смешное, мистер Гренвилл, можете ли вы действительно представить себе мистера Эттлтона, убившего Дебретта, а затем сбежавшего таким образом, что он уже никогда не сможет надеяться снова показаться в какой-либо цивилизованной стране?»
«Не знаю». В агрессивных голубых глазах Гренвилла мелькнул злой огонек. «Я не убийца по натуре, но если бы я
когда-нибудь решил кого-то убить, я бы для начала напал на шантажиста. Грязная свинья! Более того, если Брюс Эттлтон и сделал что-то подобное, ему не повезло.
Откуда ему было знать,