гу выговорить такое простое слово – «женишься»?! Хочется хохотать, но кто я такая, чтобы смеяться над всеобщим торжеством? Кто я? Несчастная деревенщина, которую вы по своей прихоти возвысили и обессмертили… Что ж… Я все выполню, мой бедный повелитель. Но теперь, когда я пытаюсь в мыслях вернуться назад, я невольно перехожу на тот простодушный язык, на котором и говорила, когда вы нашли меня к своей забаве и моим несчастьям.
Глава 1
Я не сочинитель и мемуаров писать не собиралась, тем паче, что дневников никогда не вела и многое уже успело позабыться. Хотя… есть события, которые полосуют душу хуже ножа, и ноющие рубцы всю жизнь не дают такого желанного забвения.
Родилась я в 1889 году. Отца своего не помню совсем, а мама умерла, когда мне едва исполнилось шесть лет, оставив все заботы и невзгоды на долю моей старшей сестры, Варюшки. Так что было у меня две мамки, две няньки. Варюшке и до того было не до забав, а там и подавно стало. Пришлось ей идти наниматься вначале гусей пасти, потом коров, а там и до жницы доросла. Я помогала по мере своих детских возможностей по дому: возилась на нашем огородишке, что был едва не меньше клумбы перед барским домом, да кормила петуха и двух облезлых кур, которые, как не удивительно, исправно несли в день одно яичко на двоих.
Была у нас и крестная. Жила лучше нашего и, врать не буду, в трудную минуту помогала. Но так уж повелось – богатый родственник бедному как бы и вовсе не родня. Да и Варюшка была такая скромница: последний кусок мне скормит, сама за печкой с голоду плачет, а просить – в жизнь постесняется.
Время шло быстро. Мы подрастали, жить стали куда лучше. Варюшка расцвела. Вся деревня знала ее как хорошую работницу, и хоть все у нас на виду было, никто о ней злого слова сказать не мог. Нашлись и женихи. Особенно ей мил был кузнец, парень хоть молодой, да хозяйновитый. И уж договорено было к зиме венчаться, как осенью Варюшка вдруг к нему охладела. Печальная стала. Все, бывало, меня по голове гладит, а сама плачет украдкой…
Как первый снег выпал, исчезла моя Варюшка. Уж кликала я ее, искала. Одно, что нашла, – платочек ее, за околицей оброненный, и рядом следы лошадиных копыт. Бросилась я по следам, а они к лесу довели и там пропали. Есть, где последний раз отпечатались, а дальше, куда глазом не кинь, – нетронутый снег между деревьев. В ту пору мне четырнадцатый годок шел…
Тоскливо стало одной в избе, но к крестной идти я не хотела. Бывало, вечерами все у окошка сижу да Варюшку поджидаю: авось вернется. Шить немного научилась, и когда на поле осенние работы кончались, молодая барышня меня к себе звала. Конечно, платья и наряды она себе в городе брала, но ночные сорочки мне доверяла. Ко мне она была добра, даже грамоте обучала. Здорово она веселилась, когда я буквы выписывала, куда попадя наставляя клякс и перемазывая руки и лицо чернилами. За работу барышня меня кормила да и жить к себе звала, но уйти из своей избушки я была не в силе. В окошке у меня тогда свечи горели – барышня мне их по доброте своей давала.
Глава 2
В барском доме я во второй раз увидела Доктора. С первого взгляда я его стала бояться, хотя и не ведаю, чем он меня так напугал.
Доктор был высок, довольно молод и собой хорош. Волосы и глаза чернее ночи, да и одежда е6го была черным-черна. Барышня перед ним робела, но, видно, нравился он ей.
По молодости и по глупости я на него из-за шитья таращилась, а сама размышляла: уж больно Доктор на сельского лекаря не похож. Его на место писаря посади – поважнее будет, хоть для гонору языком и не щелкает. Да что там писарь! Рядом с ним староста простым холопом сдается. Иногда, украдкой крестясь, пыталась я Доктора на царском троне представить. Но в то время я и трон могла представить с трудом, так что выходило у меня, как картинка лубочная: посреди хором – кресло с барского дома, в нем «Дохтор» в овчинном тулупе и короне набекрень. Подумав немного, я заменила тулуп на шубу заячью – не гоже царю в тулупе. А еще, умом пораскинув, сообразила, что в хоромине царской поди морозно – попробуй такую избу протопи! – и в мечтаньях своих намотала на шею докторскую платок пуховый. И что ж? Поважнее царя вышел!
Барышня, Ольга Петровна, у пианино стояла, а Доктор Играл, и так играл, что барышне дурно делалось: на глазах слезы сверкают, а грудь едва из платья не скачет.
Я сорочку шила, и такой меня страх пронял, что сказать не могу! Как если бы Сатана на пианине этой играл. Сказала бы, как ангел небесный, да уж больно черен!
Папеньки барышни, Петра Иваныча, дома не было – в столицу отлучился – так Ольга Петровна пригласила Доктора кофею откушать. На столике между подсвечников – тарелочки с пирожными и печеньями. Тут барышня возьми и скажи:
– Что ж ты там сидишь? Иди к нам.
Я насмерть перепугалась, да подумала: барышня ко мне добра была, а тут выручить надо – наедине девице с чужим мужчиной сидеть не пристало. Села и я к столу, но разве до пирожным мне? Вспомнила, как первый раз его увидела…
Рожь жала. Колосок за колоском, сноп за снопом вязала. Тут случилось, прямо из-под ног перепелка порхнула. Рука дрогнула, серп наострен, так и рассекло. Кровь хлынула, не каплями – ручьем бежит. Мы-то,